Виртуальная экскурсия по булгаковской Москве

Юрий Слезкин (силуэт) :: Юрий Слезкин (силуэт)

Булгаковская Энциклопедия
Я в восхищении!
Не шалю, никого не трогаю, починяю примус.
Маэстро! Урежьте марш!



Энциклопедия
Энциклопедия
Булгаков  и мы
Булгаков и мы
Сообщество Мастера
Сообщество Мастера
Библиотека
Библиотека
От редакции
От редакции


1 2 3 4 5 6 Все

 



Назад   :: А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  К  Л  М  Н  П  Р  С  Т  Ф  Х  Ч  Ш  Ю  Я  ::  А-Я   ::   Печатная версия страницы

"Юрий Слезкин (силуэт)"

Страницы: 1 2

"рий Слёзкин (Силуэт)", статья. Опубликована: Сплохи, Берлин, 1922, №12. Вошла в качестве предисловия в книгу: Слезкин Ю. Роман балерины. Рига: Литература, 1928.

Ю. С. С. - практически единственная в наследии Булгакова литературно-критическая статья в собственном смысле слова. Она посвящена творчеству известного еще до 1917 г. писателя Юрия Львовича Слезкина (1885-1947). С ним Булгаков познакомился в 1920 г. во Владикавказе. Их дружба продолжалась и в Москве вплоть до середины 20-х годов. Позднее пути Булгакова и Слезкина разошлись.

В Ю. С. С. Булгаков выделяет кинематографичность прозы Ю. Слезкина: "Где так быстро летят картины? Где они вспыхивают и тотчас же гаснут, уступая свое место другим?
  На экране кино.
  Ю. Слезкин - словесный кино-мастер, стремительный и скупой. Там ценен каждый метр ленты, его не истратят даром, он не истратит даром ни одной страницы. Жестоко ошибается тот, кто подумает, что это плохо. Быть может, ни у одного из русских беллетристов нашего времени нет такой выраженной способности обращаться со словом бережно".

В данном случае автор Ю. С. С. в творчестве Слезкина выделил то, что было свойственно и его собственной прозе. Друг Булгакова писатель Евгений Иванович Замятин (1884-1937) указал в 1924 г. на подобие булгаковского текста кино, проявившееся уже в повести "Дьяволиада". Куски, напоминающие киносценарий, есть и в романе "Белая гвардия", например, следующий: "Николкины глаза вспоминают:
  Училище. Облупленные александровские колонны, пушки. Ползут юнкера на животиках от окна к окну, отстреливаются. Пулеметы в окнах.
  Туча солдат осадила училище, ну, форменная туча. Что поделаешь. Испугался генерал Богородицкий и сдался с юнкерами. Па-а-зор...
  Здравствуйте, дачницы,
  Здравствуйте, дачники,
  Съемки у нас уж давно начались.
  Туманятся Николкины глаза.
  Столбы зноя над червонными украинскими полями. В пыли идут пылью пудренные юнкерские роты. Было, было все это и вот не стало. Позор. Чепуха".

Здесь Булгаков дал воспоминания Николки Турбина фактически как ряд сменяющих друг друга кинокадров и титров с текстом возгласов и песен (тех же "Съемок", ставших позднее лейтмотивом "Дней Турбиных"). Возможно, этот прием автор Ю. С. С. использовал в том числе и под влиянием прозы Ю. Слезкина. Позднее, в 30-е годы, уже в век звукового кино, Булгаков создал и два киносценария по гоголевским произведениям - "Мертвые души" и "Ревизор".

Что же касается бережного отношения к слову, то булгаковским текстам оно свойственно в еще большей степени, чем произведениям Слезкина. Язык Булгакова лаконичен, максимально приближен к норме и лишен избыточной (по сравнению с живым разговорным языком) метафоричности, столь характерной для прозы 20-х годов в лице Юрия Олеши (1899-1960), Валентина Катаева (1897-1986), Исаака Бабеля (1894-1940), Михаила Зощенко (1895-1958), Осипа Мандельштама (1891-1938) и др. (но не Ю. Слезкина).

Автор Ю. С. С. ценит у своего героя способность к выдумке, что роднит писателя с "Великим Немым": "Выдумщик Слезкин. Вспомните историю с гробом, отосланным пьяной гвардейской кампанией на Бассейную ("То, чего мы не узнаем"), "Госпожу", соблазнившую слугу, морфий, стэк и дуэльный пистолет в мирном Прилучье, где у другого автора все персонажи тихо спились бы, не прибегая к дуэльным ухищрениям и не проделывая молодецких поездок с мертвецом в экипаже, "Негра из летнего сада" и многое другое. Ю. Слезкин всегда выдумывает. Вероятно, он не садится писать, не придумав для своей новой ленты очередного трюка. А боевики имеют их по несколько... В тот период времени, когда Слезкин выходил на арену, выдумка становилась поистине желанным гостем в беллетристике. Ведь положительно жутко делалось от необыкновенного умения русских литераторов наводить тоску... Фантазер на сереньком фоне тяжко-думных российских страниц был положительно необходим. Такого расцвеченного фантазера с котом Брамбиллой, с грезами о том, чего мы никогда не узнаем, с дуэльным пистолетом гусара Галдина беллетристика получила в лице Ю. Слезкина. Это было вовремя и вовсе не плохо.
  Весь вопрос в том, что выдумка выдумке рознь. Так ведь во всем на свете. Невыразимо неудачен был трюк с гробом на Бассейной, но в виде компенсации сколько блестяще построенной лжи дал Ю. Слезкин всюду... Да еще большой вопрос - ложь ли это? Жизнь куда хитрее на выдумки самого хитрого выдумщика. Автор, желающий щеголять блестящими страницами, должен идти на выдумку и вся задача лишь в том, чтобы ее оправдать. Исполнил это - он хороший фабулист, нет - неудачный выдумщик... И в огромном большинстве так, Ю. Слезкин - сильный фабулист. Но срывы возможны у самого первоклассного... Это - ляпсусы, тонущие в массе хорошо пригнанного и жизненно верного материала".

Подобное соединение выдумки с жизнью Булгаков прекрасно продемонстрировал еще в повести "Дьяволиада" (1923). Правда, у него, в отличие от Слезкина, ляпсусов не случалось даже в этом раннем и не самом лучшем произведении, не говоря уже о последующих, более совершенных. Принцип, что "жизнь куда хитрее на выдумки самого хитрого выдумщика", Булгаков разделял с героем Ю. С. С., последовательно проводя его в своем творчестве вплоть до "Мастера и Маргариты", где самые фантастические события новой Дьяволиады находят основание в реалиях современной московской жизни.

Булгаков в Ю. С. С. нисколько не преувеличивал подлинные масштабы слезкинского дарования: "Величина размаха - вещь относительная, и в пределах своего романа Ю. Слезкин исчерпывает все возможности. Взяв задание, он исполняет его до конца. У него хватает сил, умения и чуткого понимания, чтобы взятых им героев исчерпать до самого дна. Тонкие душевные движения им изучены хорошо, те тайные изгибы, по которым бежит и прячется душа человеческая, для него открыты, а проявление в действии скрытых пружин, руководящих человеческими поступками, сделано неизменно художественно, то есть правдиво и ясно.
  Нет ничего труднее и опаснее, чем какой-нибудь единицей меры мерить глубину писателя. Так же опасен и скользок путь сравнений с другими и желание высчитать, на сколько вершков один глубже другого. Мой стакан мал. Но я пью из моего стакана (афоризм известного французского поэта Альфреда де Мюссе (1810-1857). Так может ответить и измеряемый нами Ю. Слезкин. Слова о стакане особенно применимы к нему. Во-первых, стакан у него собственного фасона, а, во-вторых, вмещает ровно столько, чтобы напоить до полного упоения".

Этот пассаж по поводу Юрия Слезкина, возможно, имел в виду Е. И. Замятин, когда в 1924 г. в статье "О сегодняшнем и современном" писал о "Дьяволиаде", может быть, и чересчур резко, что "вся повесть плоскостная, двухмерная, все - на поверхности и никакой, даже вершковой, глубины сцен - нет". Заметив родство Булгакова со Слезкиным, Замятин определил булгаковскую прозу терминами, как будто взятыми из Ю. С. С., - "кино" и "фантастика, корнями врастающая в быт".

Характеризуя язык Слезкина, Булгаков также не смог удержаться от иронии, используя цитату из пушкинского "Евгения Онегина": "Ю. Слезкин пишет хорошим языком, правильным, чистым, почти академическим, щеголевато отделывая каждую фразу, гладко причесывая каждую страницу.
  ...Как уст румяных без улыбки...
  Румяные уста беллетриста Ю. Слезкина никогда не улыбаются. Внешность его безукоризненна.
  ...Без грамматической ошибки...
  Нигде не растреплется медовая гладкая речь, нигде он не бросит без отделки ни одной фразочки, нигде не допустит изъяна в синтаксической конструкции. Стиль в руке, пишет словно кропотливый живописец, мажет кисточкой каждую черточку гладко осиянного лика. Пишет до тех пор, пока все не закруглит и не пригладит. И выпустит лик таким, что ни к чему придраться нельзя. Необычайно гладко".

Позже, в 1936-1937 гг., когда отношения писателей давно уже стали антагонистическими, Булгаков, создавая "Театральный роман", сатирически изобразил Слезкина в образе писателя Ликоспастова, произведя фамилию персонажа от отмеченной в Ю. С. С. "иконописной" манеры письма прототипа. В рассказе же Ликоспастова "Жилец по ордеру" запечатлен автор "Записок покойника" драматург Максудов, прототипом которого был сам Булгаков: "...В рассказе был описан... я!
  Брюки те же. Ну, я, одним словом! Ну, клянусь, всем, что было у меня дорогого в жизни, я описан несправедливо. Я вовсе не хитрый, не жадный, не лукавый, не карьерист и чепухи такой, как в том рассказе, никогда не произносил!"

В завершении вы прочтете:
Причина ссоры друзей-писателей
Зависть - двигатель творчества
"Бесы" Достоевского - "злобный пасквиль"
Слёзкин - прототип безумного гусара де Бризара
Булгаков иронизирует

Наверх Наверх




Домен и сайт продаются
info@bulgakov.ru


Читальный зал

Каталог книг Labirint


 
 
© 2000-2024 Bulgakov.ru
Сделано в студии KeyProject
info@bulgakov.ru
 
Каждому будет дано по его вере Всякая власть является насилием над людьми Я извиняюсь, осетрина здесь ни при чем Берегись трамвая! Кровь - великое дело! Правду говорить легко и приятно Осетрину прислали второй свежести Берегись трамвая! Рукописи не горят Я в восхищении! Рукописи не горят Булгаковская Энциклопедия Маэстро! Урежьте марш! СМИ о Булгакове bulgakov.ru