Автор "Власти ключей" шел дальше. Он утверждал, что "отдельная человеческая душа рвется на простор, прочь от домашних пенатов, изготовленных искусными руками знаменитых философов... Она не умеет дать себе отчета в том, что разум, превративший свой бедный опыт в учение о жизни, обманул ее. Ей вдруг дары разума - покой, тишина, приятства - становятся противны. Она хочет того, чего разуму и не снилось. По общему, выработанному для всех шаблону, она жить уже не может. Всякое знание ее тяготит - именно потому, что оно есть знание, т. е. обобщенная скудость".
Булгаковский Мастер в "Мастере и Маргарите" в своем романе о Понтии Пилате исторически точно, т.е. рационально, воссоздал события девятнадцативековой давности, но сломлен неблагоприятными жизненными обстоятельствами и мечтает лишь о "дарах разума" - тишине и покое.
Ш. различает высший, сверхъестественный свет Божественного Откровения, доступный принявшим это Откровение, свет, ниспадающий с Божьих высот, и низший, естественный свет, свет разума, выше которого не поднимутся те, кто все надежды возлагают только на рациональное познание действительности. В лучах этого низшего лунного света и являются Маргарита и Мастер во сне Ивану Бездомному.
Высшего, сверхъестественного света в финале удостоился только прощеный Понтий Пилат, встретившийся, наконец, с Иешуа Га-Ноцри на серебристой лунной дорожке. Для него главное - облегчить свою совесть. Прокуратор Иудеи хотел бы поверить, что Иешуа остался жив и "казни не было". Эту фразу постоянно твердит Понтий Пилат, пытаясь сделать бывшее не бывшим. Здесь он полностью повторяет мысль Ш., который во "Власти ключей" и других своих работах, развивал тезис средневекового итальянского философа и богослова кардинала Петра Дамиани (1007-1072). По словам Ш., Дамиани "утверждал, что для Бога возможно даже бывшее сделать никогда не бывшим", и, как полагал автор "Власти ключей", "вовсе не мешает вставить такую палку в колеса быстро мчащейся колеснице философии".
По мнению Ш., Божий промысел может влиять не только на настоящее и будущее, но и на прошлое, например, сделать так, чтобы Сократу не пришлось пить чашу с ядом. Как отмечал Н. А. Бердяев в "Русской идее" (1946): "Тема Шестова - религиозная. Это тема о неограниченных возможностях для Бога. Бог может сделать однажды бывшее небывшим, может сделать, что Сократ не был отравлен. Бог не подчинен ни добру, ни разуму, не подчинен никакой необходимости".
Булгаковский Понтий Пилат, подобно Ш., верит в силу Бога сделать так, чтобы случившейся по вине прокуратора казни не было, и за это он в конце концов награждается светом Божественного Откровения. Однако автор "Мастера и Маргариты" в финале романа специально подчеркивает, что Пилат и Иешуа - только персонажи. Воланд демонстрирует Мастеру выдуманного тем героя - Понтия Пилата - и предлагает кончить роман одной фразой. Мастер отпускает прокуратора навстречу Иешуа, с которым Пилат мечтает закончить беседу. Это звучит как пародия по отношению к философии Ш. Сам Булгаков явно не верил во всемогущую силу Божественного Откровения.
С помощью идей Ш. можно понять и проповедь добра, с которой выступает Иешуа Га-Ноцри. Во "Власти ключей" рассказывается о Мелите и Сократе. На ложный обвинительный приговор, которого добился первый, второй ответил только тем, что назвал своего противника "злым". Ш. отвергает здесь широко распространенную в философской традиции мысль о моральной победе Сократа: "В случае Сократа победила история, а не добро: добро только случайно восторжествовало. А Платону и его читателям кажется уже, что добро всегда по своей природе должно побеждать. Нет, "по природе" дано побеждать чему угодно - грубой силе, таланту, уму, знанию, только не добру..."
Проповедь добра, с которой пришел Иешуа, его теория о том, что "злых людей нет на свете", попытки разбудить в людях их изначально добрую природу не приносят успеха. Понтий Пилат, вроде поддавшийся ей, все равно отправляет Га-Ноцри на мучительную смерть, а для того, чтобы исправить свою малодушную ошибку, не находит ничего лучше, как организовать убийство "доброго человека" Иуды из Кириафа, т. е., согласно проповеди Иешуа, свершить зло, а не добро. Убить Иуду собирается и Левий Матвей, также испытавший воздействие Иешуа. Булгаков, как и Ш., идею "заражения добром" отрицает.
Возможно, что один афоризм Ш., сформулированный им в четвертой части книги "Афины и Иерусалим", повлиял на замысел "Мастера и Маргариты". Этот афоризм был опубликован в 1930 г. в Париже в первой книге сборника "Числа" и в №43 журнала "Современные записки". Он имеет порядковый номер XVII и название "Смысл истории". Вот текст афоризма: "От копеечной свечи Москва сгорела, а Распутин и Ленин - тоже копеечные свечи - сожгли всю Россию".
По сохранившимся фрагментам редакции 1929 г. нельзя судить, предусматривался ли в финале пожар Дома Грибоедова (или "Шалаша Грибоедова", как именовался тогда писательский ресторан). Зато в одном из вариантов второй редакции, написанном в 1931 или в начале 1932 г., Иван Бездомный, называвшийся тогда то Покинутым, то Безродным, оказался после дебоша в ресторане в психиатрической лечебнице и, получив успокаивающий укол, "пророчески громко сказал:
- Ну, пусть погибнет красная столица, я в лето от Рождества Христова 1943-е все сделал, чтобы спасти ее! Но... но победил ты меня, сын гибели, и заточил меня, спасителя... - Он поднялся и вытянул руки, и глаза его стали мутны и неземной красоты.
- И увижу ее в огне пожаров, - продолжал Иван, - в дыму увижу безумных, бегущих по Бульварному кольцу...".
В позднейших вариантах этой редакции были изображены грандиозные московские пожары с немалым числом жертв. Только в окончательном тексте масштаб пожаров был уменьшен, и обошлись они без гибели людей.
1943 г. из варианта 1931 г. понятен в свете сохранившейся в булгаковском архиве записи: "Нострадамус Михаил, род. 1503 г. Конец света 1943 г." Иван Бездомный как бы повторял пророчество М. Нострадамуса (1503-1566), знаменитого французского астролога и врача. Однако и суждение Ш. не было, очевидно, забыто. При появлении в "Шалаше Грибоедова" в этой, как и в последующей редакции романа, "Иванушка имел в руке зажженную церковную свечку". Большие пожары в Москве в ранних редакциях "Мастера и Маргариты", возможно, иллюстрировали уподобление Ш. революций вселенским пожарам. Г. Е. Распутин (Новых) (1872-1916), по мнению философа, во многом спровоцировал Февральскую революцию, а В. И. Ленин организовал Октябрьскую. У Булгакова Москву поджигают подручные Воланда, который одним из своих прототипов имеет Ленина.
Ш. в своих работах полемизировал с голландским философом Б. Спинозой (1632-1677), утверждавшим в "Богословско-политическом трактате" (1670), что тот, кто подвергает критике возможности человеческого разума, свершает Laesio majestatis, "оскорбление величества" разума.
У Булгакова это латинское название сохранилось среди подготовительных материалов к "Мастеру и Маргарите". Понтий Пилат, инкриминирующий Иешуа Га-Ноцри нарушение закона "об оскорблении величества", может быть пародийно уподоблен Спинозе, не допускавшем никаких сомнений в величии разума. Прокуратор чувствует надрациональную, нравственную правоту Га-Ноцри, но боится принять ее, опасаясь доноса Иосифа Каифы, и возмездия императора Тиберия (43 или 42 до н. э. - 37 н. э.), т. е. исходя из вполне рациональных оснований.
