Очевидно, любовь С. к "Дням Турбиных" спасла драматурга от репрессий, несмотря на его более чем сомнительную "идеологическую благонадежность". В случае ареста и осуждения невозможно было бы сохранить булгаковскую пьесу в репертуаре главного театра страны, и С. это прекрасно понимал. Вероятно, здесь же была и причина того, что Булгакова так и не выпустили за границу. Если бы он стал невозвращенцем, "Дни Турбиных" пришлось бы убрать со сцены уже окончательно.
Булгаков неоднократно обращался в соответствующие инстанции и лично к С. с просьбой разрешить ему краткосрочную поездку за границу вместе с женой, но неизменно получал отказ. Например, в письме С. от 30 мая 1931 г. перечислялось все, сделанное за год, прошедший с момента памятного разговора и могущее оправдать стремление побывать за границей (заграничная поездка тогда и властью, и обыкновенными гражданами воспринималась как некая привилегия и награда):
"За последний год я сделал следующее: несмотря на очень большие трудности, превратил поэму Н. Гоголя "Мертвые души" в пьесу, работал в качестве режиссера МХТ на репетициях этой пьесы, работал в качестве актера, играя за заболевших актеров в этих же репетициях, был назначен в МХТ режиссером во все кампании и революционные празднества этого года, служил в ТРАМе - Московском, переключаясь с дневной работы МХТовской на вечернюю ТРАМовскую, ушел из ТРАМа 15.3.31 года, когда почувствовал, что мозг отказывается служить и что пользы ТРАМу не приношу, взялся за постановку в театре Санпросвета (и закончу ее к июлю). А по ночам стал писать. Но надорвался".
Булгаков сетовал: "Сейчас все впечатления мои однообразны, замыслы повиты черным, я отравлен тоской и привычной иронией. В годы моей писательской работы все граждане беспартийные и партийные внушали и внушили мне, что с того самого момента, как я написал и выпустил первую строчку и до конца моей жизни я никогда не увижу других стран. Если это так - мне закрыт горизонт, у меня отнята высшая писательская школа, я лишен возможности решить для себя громадные вопросы. Привита психология заключенного. Как воспою мою страну - СССР?"
Напрасны оказались булгаковские уверения в советском патриотизме: "По общему мнению всех, кто серьезно интересовался моей работой, я невозможен ни на какой другой земле кроме своей - СССР, потому что 11 лет черпал из нее. К таким предупреждениям я чуток, а самое веское из них было от моей побывавшей за границей жены (Л. Е. Белозерской), заявившей мне, когда я просился в изгнание, что она за рубежом не желает оставаться и что я погибну там от тоски менее чем в год".
С. остался глух к булгаковским просьбам. 10 июня 1934 г. писатель жаловался ему на издевательский отказ в заграничной поездке со стороны Иностранного отдела Мособлисполкома (см.: "Был май"), отмечая, что "попал в тягостное, смешное, не по возрасту положение" и что "обида, нанесенная мне в ИНО Мособлисполкома, тем серьезнее, что моя четырехлетняя служба в МХАТ для нее никаких оснований не дает, почему я и прошу Вас о заступничестве".
Заступничества не последовало. Летом 1935 г. Булгаков подал еще одно заявление на загранпоездку, написав об этом брату Николаю в Париж 9 июля. Однако сорвалась и новая попытка, о чем Н. А. Булгакову было сообщено 26 июля. Более драматург не прилагал усилий выехать за границу. Последний раз он обратился с письмом к С. 4 февраля 1938 г., прося облегчить участь своего друга Н. Р. Эрдмана, сосланного за написание сатирических басен в 1933 г. и потерявшего право жительства в Москве. Однако в тот раз участь опального драматурга смягчена не была, и поселиться в столице ему не разрешили. Хлопоча за Эрдмана, Булгаков как бы писал и о себе: "… я горячо прошу о том, чтобы Н. Эрдману была дана возможность вернуться в Москву, беспрепятственно трудиться в литературе, выйдя из состояния одиночества и душевного угнетения".
В одном из сохранившихся набросков письма С., относящемуся к началу 1931 г., Булгаков просил его "стать моим первым читателем...", явно ориентируясь на опыт взаимоотношений поэта Александра Пушкина (1799-1837) и императора Николая I (1796-1855) и, вероятно, рассчитывая, что сталинская цензура будет мягче главлитовской и главреперткомовской.
Однако единственным "художественным посланием" С. стала пьеса "Батум", где главным героем выступал сам Генеральный секретарь в молодые годы. После того, как "Батум" был запрещен 14 августа 1939 г., драматург, узнавший об этом в поезде по дороге к месту действия пьесы, воспринял данное известие как смертельную трагедию.
Смертный приговор Булгакову подписан Сталин - романтический герой! Воланд хвалит Сталина Все кончено… Читайте завершение>>>
