Автор "Бега" читал не только книги С., но и другие мемуары, где рассказывалось о знаменитом генерале. В 1924 г. в Берлине вышли воспоминания бывшего главы крымского земства князя В. А. Оболенского "Крым при Врангеле. Мемуары белогвардейца" (они также печатались в журнале "Голос минувшего на чужой стороне"). Слащёв Оболенского подозревал в социалистических воззрениях и искренне ненавидел, глава земства в свою очередь, смотрел на "спасителя Крыма" как на авантюриста и больного человека. Оболенский оставил следующий портрет С.: "Это был высокий молодой человек с бритым болезненным лицом, редеющими белобрысыми волосами и нервной улыбкой, открывающей ряд не совсем чистых зубов. Он все время как-то странно дергался, сидя, постоянно менял положения, и, стоя, как-то развинченно вихлялся на поджарых ногах. Не знаю, было ли это последствием ранений или потребления кокаина. Костюм у него был удивительный - военный, но как будто собственного изобретения: красные штаны, светло-голубая куртка гусарского покроя. Все ярко и кричаще безвкусно. В его жестикуляции и в интонациях речи чувствовались деланность и позерство".
Это описание послужило основой для ремарки, рисующей облик Хлудова: "… съежившись, на высоком табурете сидит Роман Валерьянович Хлудов. Человек этот лицом бел как кость, волосы у него черные, причесаны на вечный неразрушимый офицерский пробор. Хлудов курнос, как Павел, брит как актер, кажется моложе всех окружающих, но глаза у него старые. На нем солдатская шинель, подпоясан он ремнем по ней не то по-бабьи, не то как помещики подпоясывали шлафрок. Погоны суконные, и на них небрежно нашит черный генеральский зигзаг. Фуражка защитная грязная, с тусклой кокардой, на руках варежки. На Хлудове нет никакого оружия. Он болен чем-то, этот человек, весь болен, с ног до головы. Он морщится, дергается, любит менять интонации. Задает самому себе вопросы и любит сам же на них отвечать. Когда хочет изобразить улыбку, скалится. Он возбуждает страх. Он болен - Роман Валерьянович".
Все отличия в булгаковской ремарке от портрета С., данного Оболенским, легко объяснимы, но сходство бросается в глаза. На роль Хлудова во МХАТе предназначался актер Н. П. Хмелев (1901-1945), который действительно был курнос и имел черные волосы с неразрушимым офицерским пробором, столь запомнившимся зрителям по его исполнению Алексея Турбина в "Днях Турбиных". То же, что Хлудов курнос именно "как Павел", должно было вызвать ассоциацию с императором Павлом I (1754-1801), удавленным заговорщиками, и со стремлением Хлудова выиграть войну удавками. Солдатская шинель, заменившая цветистый костюм С., как бы сразу одевала Хлудова так, каким он должен был предстать в Константинополе после увольнения из армии без права ношения мундира (хотя в Константинополе генерал по воле драматурга переодевается в штатское). С другой стороны, то, что шинель была подпоясана не по военному и во всей одежде Хлудова присутствовала небрежность, придавала этому костюму род экстравагантности, хотя и не столь яркой, как в костюме прототипа.
Болезненное состояние С. Оболенский, как и другие мемуаристы, объяснял злоупотреблением кокаином и спиртом - генерал являл собой редчайшее сочетание алкоголика и наркомана в одном лице. Этих обвинений не отрицал и сам С. В книге "Крым в 1920 г." он привел свой рапорт Врангелю 5 апреля 1920 г., где, в частности, резко критиковал Оболенского и отмечал, что "борьба идет с коренными защитниками фронта до меня включительно, вторгаясь даже в мою частную жизнь (спирт, кокаин)", т. е., признавая наличие у себя этих пороков, протестовал лишь против того, что они стали достоянием широкой публики. Булгаков болезнь своего Хлудова свел к мукам совести за свершенные преступления и участие в движении, на стороне которого нет правды.
Оболенский следующим образом объяснял возвращение С. в Советскую Россию: "Слащев - жертва гражданской войны. Из этого от природы неглупого, способного, хотя и малокультурного человека она сделала беспардонного авантюриста. Подражая не то Суворову, не то Наполеону, он мечтал об известности и славе. Кокаин, которым он себя дурманил, поддерживал безумные мечты. И вдруг генерал Слащев-Крымский разводит индюшек в Константинополе на ссуду, полученную от Земского союза! А дальше?.. Здесь... заграницей, его авантюризму и ненасытному честолюбию негде было разыграться. Предстояла долгая трудовая жизнь до тех пор, когда можно будет скромным и забытым вернуться на родину... А там, у большевиков, все-таки есть шанс выдвинуться если не в Наполеоны, то в Суворовы. И Слащев отправился в Москву, готовый в случае нужды проливать "белую" кровь в таком же количестве, в каком он проливал "красную".
Мемуарист испытывал к былому гонителю смешанные чувства жалости, сочувствия, презрения и осуждения за переход к большевикам (именно Оболенский посодействовал С. в приобретении фермы, на которой так и не заладилась у бывшего генерала трудовая жизнь). Далее автор "Крыма при Врангеле" приводил комический рассказ, как в Москве один бывший крымский меньшевик, которого С. чуть не повесил, перейдя уже в большевистскую партию и работая в советском учреждении, встретил красного командира "товарища" С., и как они мирно вспоминали прошлое. Может быть, отсюда в "Беге" родилась юмористическая реплика Чарноты, что он бы на день записался к большевикам, чтобы только расправиться с Корзухиным, а потом тут бы же "выписался". Булгаков наверняка запомнил приведенные Фурмановым слова С. о готовности сражаться в рядах Красной Армии, подтверждавшие мысль Оболенского, и вряд ли сомневался в карьерных и житейских, а не духовных и мировоззренческих причинах возвращения бывшего генерала. Поэтому Хлудова пришлось наделить муками совести автобиографического героя "Красной короны", в безумном сознании которого постоянно присутствует образ погибшего брата.
Помимо мемуаров Оболенского, драматург учитывал и другие сведения о С. Он был знаком с книгой бывшего главы отдела печати в крымском правительстве Г. В. Немировича-Данченко "В Крыму при Врангеле. Факты и итоги", вышедшей в Берлине в 1922 г. Там отмечалось: "Фронт держался благодаря мужеству горстки юнкеров и личной отваге такого азартного игрока, каким был ген. Слащев". Г. Н. Раковский писал о С. следующее: "Слащев, в сущности, был самоличным диктатором Крыма и самовластно распоряжался как на фронте, так и в тылу... Местная общественность была загнана им в подполье, съежились рабочие, лишь "осважные" круги (т. е. пресса Освага (Осведомительного Агентства), отдела печати деникинского правительства) слагали популярному в войсках генералу восторженные дифирамбы. Весьма энергично боролся Слащев с большевиками не только на фронте, но и в тылу. Военно-полевой суд и расстрел - вот наказание, которое чаще всего применялось к большевикам и им сочувствующим".
Фигура С. оказалась настолько яркой, противоречивой, богатой самыми разными красками, что в "Беге" она послужила прототипом не только генерала Хлудова, но и двух других персонажей из белого лагеря - кубанского казачьего генерала Григория Лукьяновича Чарноты ("потомка запорожцев") и гусарского полковника маркиза де Бризара. Своей фамилией и титулом маркиз обязан еще двум историческим личностям. Актеру, играющему де Бризара, по словам Булгакова, "не нужно бояться дать Бризару эпитеты: вешатель и убийца". У этого героя проявляются садистские наклонности, а в результате ранения в голову он несколько повредился в уме. Маркиз де Бризар заставляет вспомнить о знаменитом писателе маркизе Донасьене Альфонсе Франсуа де Саде (1740-1814), от имени которого произошло само слово "садизм".
Еще одним прототипом де Бризара послужил редактор газеты "Донской Вестник" сотник граф Дю-Шайль, которого Врангель обвинил, вместе с генералами В. И. Сидориным (1882-1943) и А. К. Келчевским (1869-1923), командовавшими Донским корпусом, в донском сепаратизме и предал военно-полевому суду. (При аресте Дю-Шайль пытался застрелиться и был тяжело ранен в голову. Впоследствии суд его оправдал, и Дю-Шайль эмигрировал.) Это дело было описано у Г. В. Немировича-Данченко и других мемуаристов. От Дю-Шайля у де-Бризара - французская фамилия, громкий титул и тяжелое ранение в голову. От С. у этого персонажа - роскошный гусарский костюм и казнелюбие, а также помутнение рассудка, которое есть и у Хлудова, но у маркиза оно - следствие ранения, а не раздвоения личности и мук совести.
У Чарноты от С. - кубанское прошлое (Булгаков учел, что С. командовал сначала кубанскими частями) и походная жена Люська, прототипом которой послужила вторая жена С. - "казачок Варинька", "ординарец Нечволодов", сопровождавшая его во всех боях и походах, дважды раненая и не раз спасшая мужу жизнь. Некоторые мемуаристы называют ее Лидкой, хотя на самом деле вторую жену С. звали Ниной Николаевной. От С. у Чарноты также качества азартного игрока в сочетании с военными способностями и наклонностью к пьянству. Судьба Григория Лукьяновича - это вариант судьбы С., рассказанный Оболенским, тот вариант, который реализовался бы, останься генерал в эмиграции простым фермером. Тогда С. мог надеяться только на случайную удачу в игре, да на возвращение в Россию через много лет, если о нем там забудут.
Чарнота по ходу действия обнажает в хлудовской судьбе некоторые моменты, присущие судьбе С. По свидетельству Оболенского, люди, до революции знавшие С. как тихого, вдумчивого офицера, поражались перемене, произведенной гражданской войной, превратившей его в жестокого палача. При первой встрече с Хлудовым ранее знавший Романа Валерьяновича Чарнота поражается проявившейся в нем жестокости. А в финале, комментируя предстоящее возвращение Хлудова, "потомок запорожцев" высказывает предположение: "У тебя, генерального штаба генерал-лейтенанта, может быть, новый хитрый план созрел?" Оно вполне совпадает с реальными поступками С., который свое возвращенье в Россию тщательно спланировал, проведя длительные переговоры с советскими представителями и выговорив себе прощение и работу по специальности. Эти слова Чарноты оставляют впечатление, что Хлудов в Советской России совсем не обязательно будет казнен. Но Булгаков больше склоняется в образе Хлудова к мотиву искупительной жертвы, поэтому сильнее запоминаются другие слова Чарноты о том, что ждет раскаявшегося на родине: "Проживешь ты, Рома, ровно столько, сколько потребуется тебя с поезда снять и довести до ближайшей стенки, да и то под строжайшим караулом!"
В момент взятия красными Перекопа С. был не у дел. Булгаковский же герой командует фронтом и выполняет функции генералов А. П. Кутепова и П. Н. Врангеля. Именно Хлудов приказывает каким соединениям следовать к каким портам для эвакуации. В книгах С. такого приказа, отданного Врангелем, нет, но он есть в других источниках, в частности, в вышедшем в конце 1920 г. в Константинополе сборнике "Последние дни Крыма". В то же время Булгаков заставляет Хлудова критиковать Главнокомандующего почти теми же словами, какими С. в книге "Крым в 1920 г." критиковал Врангеля. Так, слова Хлудова: "...Но Фрунзе обозначенного противника на маневрах изображать не пожелал... Это не шахматы и не незабвенное Царское Село..." восходят к утверждению С. об ошибочности решения Врангеля начать переброску частей между Чонгаром и Перекопом накануне советского наступления: "...Началась рокировка (хорошо она проходит только в шахматах). Красные же не захотели изображать обозначенного противника и атаковали перешейки".
Фраза, брошенная Хлудовым Главнокомандующему по поводу намерения последнего переехать в гостиницу "Кист", а оттуда на корабль: "К воде поближе?", - это злой намек на трусость главкома, упомянутую в книге "Крым в 1920 г.": "Эвакуация протекала в кошмарной обстановке беспорядка и паники. Врангель первым показал пример этому, переехал из своего дома в гостиницу "Кист" у самой Графской пристани, чтобы иметь возможность быстро сесть на пароход, что он скоро и сделал, начав крейсировать по портам под видом поверки эвакуации. Поверки с судна, конечно, он никакой сделать не мог, но зато был в полной сохранности, к этому только он и стремился".
В позднейших редакциях "Бега", где Хлудов кончал с собой, о своем намерении вернуться в Россию он говорил иронически-иносказательно как о предстоящей поездке на лечение в германский санаторий. Здесь имелась в виду рассказанная С. в мемуарах история, как он отказался от предложения Врангеля ехать лечиться в санаторий в Германии, не желая тратить на свою персону народные деньги - дефицитную валюту.
В качестве антипода Хлудова (С.) Булгаков дал сниженный карикатурный образ белого Главнокомандующего (Врангеля). Слова архиепископа Африкана, чьим прототипом был глава духовенства Русской армии епископ Севастопольский Вениамин (Иван Федченко) (1881-1961), обращенные к Главнокомандующему: "Дерзай, славный генерал, с тобою свет и держава, победа и утверждение, дерзай, ибо ты Петр, что значит камень", имеют своим источником воспоминания Г. Н. Раковского, который отмечал, что "представители воинствующего черносотенного духовенства с епископом Вениамином, который деятельно поддерживал Врангеля еще тогда, когда он вел борьбу с Деникиным", с церковных кафедр "прославляли Петра Врангеля, сравнивая его не только с Петром Великим, но даже и с апостолом Петром. Он явится, мол, тем камнем, на котором будет построен фундамент новой России".
Комичное обращение к Африкану самого Главнокомандующего: "Ваше преосвященство, западноевропейскими державами покинутые, коварными поляками обманутые, в самый страшный час на милосердие божие уповаем", пародирует последний приказ Врангеля при оставлении Крыма: "Оставленная всем миром, обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, - оставляет родную землю. Мы идем на чужбину, идем не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании исполненного долга". Нищета, постигшая в Константинополе Хлудова, Чарноту, Люську, Серафиму, Голубкова и других эмигрантов в "Беге", показывает всю фальшивость врангелевских высокопарных слов.
Неслучайны имя и отчество Хлудова - Роман Валерьянович. Это скрытая полемика с рассказом Всеволода Иванова (1895-1963) "Операция под Бритчино" (1924), где С. послужил прототипом главного героя - бывшего командующего белыми армиями на Юге России генерал-лейтенанта Валерьяна Митрофановича Сабеева, теперь служащего в Красной армии и делающего доклад в военно-историческом обществе об одной из своих операций совместно с бывшим своим противником в этой операции - командармом товарищем Пастыревым. Кстати, во время лекций С., по свидетельствам выпускников школы "Выстрел", часто возникали горячие дискуссии с красными командирами, бывшими противниками генерала в тех или иных боях. У Иванова Сабеев терпит неудачу, потому что стремится еще защитить свою семью и размещает войска с учетом этого. В результате и бой он проигрывает, и семья гибнет. Пастырев же ради успеха жертвует жизнями брата и жены и одерживает победу.
Булгаков видел всю фальшь такой схемы применительно к реальному С. Поэтому Хлудов в "Беге" нисколько не жалеет ни женщин, ни детей, спокойно собираясь повесить начальника станции и оставить сиротой его маленькую дочь. Хлудов не имеет родных и близких, он даже более одинок, чем был на самом деле С. (с этой целью Булгаков "походную жену" передал Чарноте). Автор "Бега" не сомневался, что ради военных успехов С. пожертвовал бы кем угодно, и таким сделал своего Хлудова.
В 1925 г. а/о "Пролетарское кино" собиралось делать художественный фильм "Врангель", причем С. был приглашен в качестве военно-технического консультанта сценария Л. О. Полярного и М. И. Перцовича, а также на роль "генерала Слащова-Крымского" (роль ординарца должна была сыграть вторая жена С.). Любопытно, что если во МХАТе предполагавшийся исполнитель роли Хлудова Н. П. Хмелев не обладал портретным сходством с прототипом, то исполнитель этой роли в киноверсии "Бега", выполненной в 1970 г. режиссерами А. А. Аловым и В. Н. Наумовым, актер Владислав Дворжецкий оказался очень похож на С. Дворжецкий создал лучший на сегодня образ Хлудова. Убедительнее его трагедию больной совести палача не сыграл никто.
