"Роковые яйца", часть 3

М. Лиров, поднаторевший в литературных доносах (только ли литературных?), кстати, и сам сгинувший в очередной волне репрессий в 30-е годы, стремился прочесть и показать "кому следует" даже то, чего в Р. я. не было, не останавливаясь перед прямыми подтасовками. Критикан утверждал, что сыгравший главную роль в разыгравшейся трагедии Рокк - чекист, сотрудник ГПУ. Тем самым делался намек, что в Р. я. спародированы реальные эпизоды борьбы за власть, развернувшейся в последние годы жизни Ленина и в год его смерти, где чекист Рок (или его прототип Ф. Э. Дзержинский (1877-1926), глава карательных органов) оказывается заодно с некоторыми "ласковыми голосами" в Кремле и приводит страну к катастрофе своими неумелыми действиями. На самом деле в Р. я. Рокк - совсем не чекист, хотя и проводит свои опыты в "Красном Луче" под охраной агентов ГПУ. Он - участник гражданской войны и революции, в пучину которой бросается, "сменив флейту на губительный маузер", а после войны "редактирует в Туркестане "огромную газету", сумев еще как член "высшей хозяйственной комиссии" прославиться "своими изумительными работами по орошению туркестанского края".

Очевидный прототип Рокка - редактор газеты "Коммунист" и поэт Г. С. Астахов, один из главных гонителей Булгакова во Владикавказе в 1920-1921 гг. и его оппонент на диспуте о Пушкине (хотя сходство с Ф. Э. Дзержинским, с 1924 г. возглавлявшего Высший Совет Народного Хозяйства страны, при желании тоже можно усмотреть). В "Записках на манжетах" дан портрет Астахова: "смелый с орлиным лицом и огромным револьвером на поясе". Рокк, подобно Астахову, имеет своим атрибутом огромный револьвер - маузер, и редактирует газету, только не на туземном окраинном Кавказе, а в туземном же окраинном Туркестане. Вместо искусства поэзии, которому считал себя причастным Астахов, поносивший Пушкина и считавший себя явно выше "солнца русской поэзии", Рокк привержен музыкальному искусству. До революции он - профессиональный флейтист, а потом флейта остается его главным хобби. Потому-то он пытается в конце, подобно индийскому факиру, заворожить игрой на флейте гигантскую анаконду, однако без какого-либо успеха. В романе приятеля Булгакова по Владикавказу Юрия Слезкина (1885-1947) "Девушка с гор" (1925) Г. С. Астахов запечатлен в облике поэта Авалова, члена ревкома и редактора основной городской газеты, - осетинского юноши с бородой, в бурке и с револьвером.

Если же принять, что одним из прототипов Рокка мог быть Л. Д. Троцкий, действительно проигравший борьбу за власть в 1923-1924 гг. (Булгаков отметил это в своем дневнике еще 8 января 1924 г.), то нельзя не подивиться совершенно мистическим совпадениям. Троцкий, как и Рокк, играл самую активную роль в революции и гражданской войне, будучи председателем Реввоенсовета. Параллельно он занимался и хозяйственными делами, в частности, восстановлением транспорта, но целиком на хозяйственную работу переключился после ухода в январе 1925 г. из военного ведомства. Рокк прибыл в Москву и получил вполне заслуженный отдых в 1928 г. С Троцким подобное произошло почти тогда же. Осенью 1927 г. его вывели из ЦК и исключили из партии, в начале 1928 г. - сослали в Алма-Ату, и буквально через год он вынужден был навсегда покинуть пределы СССР, исчезнуть из страны. Надо ли говорить, что все эти события произошли после создания Р. я.! М. Лиров писал свою статью в середине 1925 г., в период дальнейшего обострения внутрипартийной борьбы и, похоже, в расчете, что читатели не заметят, пытался приписать Булгакову ее отражение в Р. я., написанных почти годом ранее.

Булгаковская повесть не осталась незамеченной и осведомителями ОГПУ. Один из них 22 февраля 1928 г. доносил: "Непримиримейшим врагом Советской власти является автор "Дней Турбиных" и "Зойкиной квартиры" Мих. Афанасьевич Булгаков, бывший сменовеховец. Можно просто поражаться долготерпению и терпимости Советской власти, которая до сих пор не препятствует распространению книги Булгакова (изд. "Недра") "Роковые яйца". Эта книга представляет собой наглейший и возмутительный поклеп на Красную власть. Она ярко описывает, как под действием красного луча родились грызущие друг друга гады, которые пошли на Москву. Там есть подлое место, злобный кивок в сторону покойного т. ЛЕНИНА, что лежит мертвая жаба, у которой даже после смерти осталось злобное выражение на лице (здесь имеется в виду гигантская лягушка, выведенная Персиковым с помощью красного луча и умерщвленная цианистым калием из-за своей агрессивности, причем "на морде ее даже после смерти было злобное выражение" - намек на тело Ленина, сохраняемое в мавзолее). Как эта его книга свободно гуляет - невозможно понять. Ее читают запоем. Булгаков пользуется любовью молодежи, он популярен. Заработок его доходит до 30 000 р. в год. Одного налога он заплатил 4 000 р.
  Потому заплатил, что собирается уезжать за границу.
  На этих днях его встретил Лернер (известный пушкинист И. О. Лернер (1877-1934). Очень обижается Булгаков на Советскую власть и очень недоволен нынешним положением. Совсем работать нельзя. Ничего нет определенного. Нужен обязательно или снова военный коммунизм или полная свобода. Переворот, говорит Булгаков, должен сделать крестьянин, который наконец-то заговорил настоящим родным языком. В конце концов коммунистов не так уже много (и среди них "таких"), а крестьян обиженных и возмущенных десятки миллионов. Естественно, что при первой же войне коммунизм будет выметен из России и т. п. Вот они, мыслишки и надежды, которые копошатся в голове автора "Роковых яиц", собирающегося сейчас прогуляться за границу. Выпустить такую "птичку" за рубеж было бы совсем неприятно... Между прочим, в разговоре с Лернером Булгаков коснулся противоречий в политике Соввласти: - С одной стороны кричат - сберегай. А с другого: начнешь сберегать - тебя станут считать за буржуя. Где же логика".

Нельзя ручаться за дословную точность передачи неизвестным агентом разговора Булгакова с Лернером. Но, вполне возможно, что именно тенденциозная интерпретация Р. я. доносчиком способствовала тому, что Булгакова так никогда и не выпустили за границу. В целом же то, что говорил писатель пушкинисту, хорошо согласуется с мыслями, запечатленными в его дневнике "Под пятой". Там есть рассуждения о вероятности новой войны и неспособности Советской власти ее выдержать. В записи от 26 октября 1923 г. Булгаков привел свой разговор на эту тему с соседом-пекарем: "Поступки власти считает жульническими (облигации etc.). Рассказал, что двух евреев комиссаров в Краснопресненском совете избили явившиеся на мобилизацию за наглость и угрозы наганом. Не знаю, правда ли. По словам пекаря, настроение мобилизованных весьма неприятное. Он же, пекарь, жаловался, что в деревнях развивается хулиганство среди молодежи. В голове у малого то же, что и у всех - себе на уме, прекрасно понимает, что большевики жулики, на войну идти не хочет, о международном положении никакого понятия. Дикий мы, темный, несчастный народ".

Очевидно, в первой редакции Р. я. захват иноземными гадами Москвы символизировал будущее поражение СССР в войне, которое в тот момент писатель считал неизбежным. Нашествие пресмыкающихся также олицетворяло эфемерность нэповского благополучия, нарисованного в фантастическом 1928 году достаточно пародийно. Такое же отношение к нэпу автор Р. я. выразил в беседе с Н. О. Лернером, сведения о которой дошли до ОГПУ.

На Р. я. были любопытные отклики и за границей. Булгаков сохранил в своем архиве машинописную копию сообщения ТАСС от 24 января 1926, озаглавленного "Черчилль боится социализма". Там говорилось, что 22 января министр финансов Великобритании Уинстон Черчилль (1874-1965), выступая с речью в связи с забастовками рабочих в Шотландии, указал, что "ужасные условия, существующие в Глазго, порождают коммунизм", но "Мы не желаем видеть на нашем столе московские крокодиловые яйца (подчеркнуто Булгаковым). Я уверен, что наступит время, когда либеральная партия окажет всемерную помощь консервативной партии для искоренения этих доктрин. Я не боюсь большевистской революции в Англии, но боюсь попытки социалистического большинства самочинно ввести социализм. Одна десятая доля социализма, который разорил Россию, окончательно погубила бы Англию..."

Есть в Р. я. и другие пародийные зарисовки. Например та, где бойцы Первой Конной, во главе которой "в таком же малиновом башлыке, как и все всадники, едет ставший легендарным 10 лет назад, постаревший и поседевший командир конной громады" - Семен Михайлович Буденный (1883-1973), - выступают в поход против гадов с блатной песней, исполняемой на манер "Интернационала":
  Ни туз, ни дама, ни валет,
  Побьем мы гадов, без сомненья,
  Четыре сбоку - ваших нет...

Здесь нашел место реальный случай (или, по крайней мере, широко распространившийся в Москве слух). 2 августа 1924 г. Булгаков занес в дневник рассказ своего знакомого писателя Ильи Кремлева (Свена) (1897-1971) о том, что "полк ГПУ шел на демонстрацию с оркестром, который играл "Это девушки все обожают". В Р. я. ГПУ заменено на Первую Конную, и такая предусмотрительность, в свете цитированной выше статьи М. Лирова, оказалась совсем не лишней. Писатель был знаком со свидетельствами и слухами о нравах буденновской вольницы, отличавшейся насилием и грабежами. Они были запечатлены в книге рассказов "Конармия" (1923) Исаака Бабеля (1894-1940) (правда, в несколько смягченном виде против фактов его же конармейского дневника). Вложить в уста буденновцев блатную песню в ритме "Интернационала" было вполне уместно. Любопытно, что в дневнике Булгакова последняя запись, сделанная более чем через полгода после выхода Р. я., 13 декабря 1925 г., посвящена именно Буденному и характеризует его вполне в духе поющих блатной "Интернационал" бойцов Конармии в Р. я.: "Мельком слышал, что умерла жена Буденного. Потом слух, что самоубийство, а потом, оказывается, он ее убил. Он влюбился, она ему мешала. Остается совершенно безнаказанным. По рассказу, она угрожала ему, что выступит с разоблачением его жестокостей с солдатами в царское время, когда он был вахмистром". Степень достоверности этих слухов трудно оценить и сегодня.

На Р. я. были в критике и положительные отклики. Так, Ю. Соболев в "Заре Востока" 11 марта 1925 г. оценивал повесть как наиболее значительную публикацию в 6-й книге "Недр", утверждая: "Один только Булгаков со своей иронически-фантастической и сатирически-утопической повестью "Роковые яйца" неожиданно выпадает из общего, весьма благонамеренного и весьма приличного тона". "Утопичность" Р. я. критик увидел "в самом рисунке Москвы 1928 года, в которой профессор Персиков вновь получает "квартиру в шесть комнат" и ощущает весь свой быт таким, каким он был... до Октября".

Но в целом советская критика отнеслась к Р. я. отрицательно как к явлению, противоречащему официальной идеологии. Цензура стала более бдительной по отношению к начинающему автору, и уже следующая повесть Булгакова "Собачье сердце" так и не была напечатана при его жизни. Секретарь американского посольства в Москве Чарльз Боолен, в середине 30-х годов друживший с Булгаковым, а в 50-е годы ставший послом в СССР, со слов автора Р. я. именно появление этой повести в своих воспоминаниях называл как веху, после которой критика всерьез обрушилась на писателя: "Coup de grace (решающий удар) был направлен против Булгакова после того, как он написал рассказ "Роковые яйца". Небольшой литературный журнал "Недра" напечатал рассказ целиком, прежде чем редакторы осознали, что это - пародия на большевизм, который превращает людей в монстров, разрушающих Россию и могущих быть остановленными только вмешательством Господа. Когда настоящее значение рассказа поняли, против Булгакова была развязана обличительная кампания".

Р. я. пользовались большим читательским успехом и даже в 1930 г. оставались одним из наиболее спрашиваемых произведений в библиотеках. 30 января 1926 г. Булгаков заключил договор с московским Камерным театром на инсценировку Р. я. Однако резкая критика Р. я. в подцензурной печати сделала перспективы постановки Р.я. не слишком обнадеживающими, и вместо Р. я. был поставлен "Багровый остров". Договор на эту пьесу, заключенный 15 июля 1926 г., оставлял инсценировку Р. я. как запасной вариант: "В случае, если "Багровый остров" не сможет по каким-либо причинам быть принятым к постановке Дирекцией, то М. А. Булгаков обязуется вместо него, в счет платы, произведенной за "Багровый остров", предоставить Дирекции новую пьесу на сюжет повести "Роковые яйца"...

"Багровый остров" появился на сцене в конце 1928 г., но был запрещен уже в июне 1929 г. В тех условиях шансы на постановку Р. я. исчезли полностью, и Булгаков к замыслу инсценировки больше не возвращался.

« Назад

Наверх