"Рашель"

"ашель" - либретто оперы. При жизни Булгакова не ставилось и не публиковалось. Впервые: Музыкальная жизнь, М., 1988 г., №№ 10, 11. Сокращенная редакция либретто в обработке поэтессы Маргариты Алигер, сделанной уже после смерти Булгакова, опубликована: Новый журнал, Нью-Йорк, 1972, №108.

Р. написана по мотивам рассказа французского писателя Ги де Мопассана (1840-1893) "Мадемуазель Фифи" (1882). Работу над Р. Булгаков начал в сентябре 1938 г. Его третья жена Е. С. Булгакова в дневниковой записи 22 сентября 1938 г. зафиксировала звонок их друга, заместителя директора Большого театра, Якова Леонтьевича Леонтьева (1899-1964) и свой разговор с ним:
  "-Где М. А.?
  - Ушел в филиал.
  - У меня к нему дело есть, интересное. Хороший разговор.
  Потом оказалось, что Большой театр предлагает М. А. делать либретто по "М-elle Фифи" с Дунаевским-композитором.
  Самосуд (дирижер и художественный руководитель Большого театра, друг Булгакова, Самуил Абрамович Самосуд (1884-1964) подчеркивал:
  - Главное - интересная фабула!
  Часть материалов раздобыли тут же - на обратном пути домой.
  А сейчас, ночью, М. А. рассказал мне содержание всех пяти картин".

Новелла Мопассана из эпохи франко-прусской войны 1870-1871 гг. носила ярко выраженный антигерманский характер. В тот момент это обстоятельство вполне соответствовало советской политической конъюнктуре. В сентябре 1938 г. наступил Судетский кризис, вызванный германскими требованиями к Чехословакии о передаче Рейху территории Судетской области. Как раз в середине этого месяца чехословацкое правительство запросило советскую сторону, готов ли СССР выполнить свои обязательства в соответствии с чехословацко-советским пактом 1935 г. и придти на помощь Чехословакии в случае, если такая помощь, как предусматривалось соответствующими соглашениями, будет оказана и со стороны Франции. Вырисовывалась перспектива антигерманского союза СССР, Франции и Чехословакии против Германии Адольфа Гитлера (1889-1945). С этим и было связано стремление руководителей Большого Театра поскорее поставить оперу по "Мадемуазель Фифи". Они даже могли получить из ЦК ВКП(б) прямое указание о подготовке антигерманской постановки.

23 сентября 1938 г. Е. С. Булгакова отметила чтение мужем Мопассана, а в последующие три дня - ежевечернюю работу над текстом, как она называла, "Фифи", так что к исходу 26 сентября Булгаков уже читал жене первую картину. Замысел явно захватил драматурга. 28 сентября 1938 г. Е. С. Булгакова с тревогой записала: "Включила радио: войска идут через Берлин в полной готовности. Гитлер объявил Чехии ультиматум. Значит, действительно война! Боже". Однако Франция и Великобритания возможной войне предпочли Мюнхенское соглашение с Германией и Италией, передающее Судеты Гитлеру в обмен на гарантии германского ненападения на Чехословакию. Соглашение было заключено ночью 30 сентября. 29 сентября британский премьер министр Невиль Чемберлен (1869-1940) прибыл в Мюнхен, поэтому 30 сентября 1938 г., еще не зная о Мюнхенском соглашении, Е. С. Булгакова очень точно предсказала в дневнике: "Видимо, Чехословакию поделят без вмешательства военной силы". После Мюнхена начинается скрытая переориентация советской внешней политики на временное сближение с Германией. Однако эта тенденция проводилась тайно, сделавшись явной только с заключением советско-германского пакта о ненападении 23 августа 1939 г. Тема Р. теряла свою актуальность, но ни Булгаков, ни С. А. Самосуд, ни Я. Л. Леонтьев о такой перемене обстоятельств, естественно, еще не знали.

3 сентября 1938 г., согласно записи Е. С. Булгаковой, "М. А. рассказывал Самосуду в театре содержание "Рашели" ("Фифи"). Тому понравилось, но он сейчас же, по своему обыкновению, стал делать предложения каких-то изменений. М. А. грустен, но ничего поделать нельзя. Приходится работать и подчиняться указаниям, делать исправления. Выхода никакого нет".

7 октября произошла первая встреча Булгакова с композитором Исааком Осиповичем Дунаевским (1900-1955). Е. С. Булгакова описала ее в дневнике: "Вчера вечером - очаровательно. Приехал Яков (Леонтьев) с Дунаевским и еще с одним каким-то приятелем Дунаевского (в позднейшей редакции приятель назван Туллером, сексотом из "Адама и Евы"). Либретто "Рашели" чрезвычайно понравилось. Дунаевский зажегся, играл, импровизируя, веселые вещи, польку, взяв за основу Мишины первые такты, которые тот в шутку выдумал, сочиняя слова польки. Ужинали весело. Но уже есть какая-то ерунда на горизонте. Яков сказал мне, что Самосуд заявил: Булгаков поднял вещь до трагедии, ему нужен другой композитор, а не Дунаевский. Что это за безобразие? Сам же Самосуд пригласил Дунаевского, а теперь такое вероломство!" В позднейшей редакции этой записи третья жена Булгакова выразилась еще резче: "Ну и предатель этот Самосуд. Продаст человека ни за грош. Это ему нипочем".

8 октября Самосуд уже предлагал заменить Дунаевского на Д. Б. Кабалевского. По утверждению Е. С. Булгаковой, "Миша говорил ему - как же теперь дирекция, интересно знать, будет смотреть в глаза Дунаевскому?" 14 октября 1938 г. Булгаков рассказал содержание Р. дирижеру Большого Театра А. Ш. Мелик-Пашаеву (1905-1964), которому либретто понравилось. Правда, по свидетельству Е. С. Булгаковой, сразу возник вопрос, можно ли показывать на сцене кюре в качестве положительного героя, не вызовет ли это цензурных возражений (жена драматурга указала на полную нехудожественность любой замены этого героя). 27 октября Булгаков прочел первую картину Р. художнику П. В. Вильямсу (1902-1947) с супругой, а 28 октября принялся за вторую картину. Затем работа прервалась примерно на месяц и возобновилась 25 ноября.

1 декабря Булгаков послал письмо Дунаевскому, тревожась, что композитор не подает весточки о себе: "Я отделываю "Рашель" и надеюсь, что на днях она будет готова. Очень хочется с Вами повидаться. Как только будете в Москве, прошу Вас: позвонить мне. И "Рашель", и я соскучились по Вас". В ответном письме 4 декабря 1938 г. Дунаевский просил: "Не сердитесь на меня и не обращайте никакого внимания на кажущееся мое безразличие. Я и днем и ночью думаю о нашей чудесной "Рашели". 22 декабря Булгаков прочел композитору первую картину Р. и часть второй. В этот день Е. С. Булгакова записала: "Вообще - (боюсь ужасно ошибиться!) Дунаевский производит на меня впечатление человека художественной складки, темпераментного, загорающегося и принципиального - а это много значит! Он хотел, чтобы Миша просто отдал бы ему "Рашель", не связываясь с Большим. Но Миша не может, он должен, по своему контракту с Большим, сдать либретто в театр. Решили, что Дунаевский будет говорить с Самосудом и твердо заявит, что делать "Рашель" будет он".

8 января 1939 г. драматург отослал композитору первую картину Р. Дунаевский оценил ее очень высоко и в письме Булгакову от 18 января высказался вполне панегирически: "Считаю первый акт нашей оперы с текстуальной и драматургической стороны шедевром. Надо и мне теперь подтягиваться к вам. Я получил письмо Якова Леонтьевича (Леонтьева) - очень хорошее и правильное письмо. Я умоляю Вас не обращать никакого внимания на мою кажущуюся незаинтересованность. Пусть отсутствие музыки не мешает вашему прекрасному вдохновению. Дело в том, что я всегда долго собираюсь в творческий путь. К тому же первый акт ставит неразрешимые для дальнейших картин задачи. Очень легко сбиться в нем на веселых немецких студентов. Вот тут-то и заковыка... Начнем с б…ей мадам Телье. Друг мой дорогой! Ни секунды не думайте обо мне иначе, как о человеке, беспредельно любящем свое будущее детище. Я уже Вам говорил, что мне шутить в мои 39 лет поздновато. Скидок себе не допускаю, а потому товар хочу показать высокого класса. Имею я право на длительную подготовку "станка"? Мне кажется, что да. Засим я прошу передать мой самый сердечный и низкий поклон Елене Сергеевне, симпатии которой я никогда не посмею нарушить творческим хамством в отношении Вас. Крепко жму Вашу руку и желаю действовать и дальше, как в первой картине. Я ее много раз читал среди друзей. Фурор! Знай наших!"

После письма Я. Л. Леонтьева Дунаевский уже не сомневался: именно ему предложено написать музыку Р. Но приниматься за дело не спешил, не желая тратить время на вещь, перспективы постановки которой оставались неопределенными. Линия советской внешней политики уже не отличалась антинемецкой направленностью. Булгаков, тем не менее, словам Дунаевского, призванным замаскировать неготовность форсировать работу, поверил и 22 января 1939 г. сразу по окончании отправил композитору вместе с письмом вторую картину, а 26 января - третью, призывая Дунаевского "ковать, ковать железо, пока горячо". Но тот не отвечал, и пыл Булгакова охладел.

26 марта 1939 г., закончив работу над Р., он лишь 7 апреля отослал Дунаевскому последние картины с крайне лаконичной запиской: "Дорогой Исаак Осипович! Посылаю при этом 4 и 5 картины "Рашели". Привет! М. Булгаков". Гораздо больше по объему оказалось добавленное Е. С. Булгаковой страстное обращение: "Дорогой Исаак Осипович, Миша мне поручил отправить Вам письмо, и я пользуюсь случаем, чтобы вложить мою записку. Неужели и "Рашель" будет лишней рукописью, погребенной в красной шифоньерке? Неужели и Вы будете очередной фигурой, исчезнувшей, как тень, из нашей жизни? У нас было уже много таких случаев. Но почему-то в Вас я поверила. Я ошиблась?"

К несчастью, жена драматурга и здесь оказалась пророчицей: на сцене Р. Булгаков так и не увидел. В марте 1939 г. последовал новый кризис в международных отношениях, вызванный германской оккупацией Чехословакии. До его разрешения невозможно было точно сказать, на чьей стороне окажется СССР - Германии или англо-французского блока, а от этого впрямую зависела возможность постановки Р. После заключения советско-германского пакта о ненападении 23 августа 1939 г. ситуация прояснилась.

Но еще раньше Дунаевский был настроен пессимистически. 25 февраля он приехал к Булгакову и, согласно записи Елены Сергеевны, "Миша был хмур, печален, потом говорит, что не может работать над "Рашелью", если Дунаевский не отвечает на телеграмму и если он ведет разговоры по поводу оперы в том роде, что "Франция ведет себя плохо", значит, не пойдет! Дунаевский играл до 4-х часов на рояле, кое-какие наметки "Рашели". А потом мы с Николаем Робертовичем (Эрдманом (1900-1970), драматургом, другом Булгакова) пилили Мишу, - что он своей мрачностью и сухостью отпугнул Дунаевского".

На следующий день, по свидетельству Е. С. Булгаковой, композитор и драматург впервые вместе трудились над Р.: "Только что уехал Дунаевский. Наконец-то плодотворно и организованно поработал он с Мишей над тремя картинами "Рашели". Играл наметку канкана. Но пока еще ничего не писал. Миша охотно принимает те поправки, которые предлагает Дунаевский, чтобы не стеснять музыкальную сторону. Но одну вещь Дунаевский предлагал совершенно неверно - любовную сатирическую песенку по адресу пирующих пруссаков вместо песенки по Беранже".

20 апреля 1939 г. от композитора пришло письмо, где он обещал вскоре написать музыку к первым картинам Р. 7 июня 1939 г. в интервью "Вечерней Москве" Дунаевский уверял, что с увлечением работает над Р., в связи с чем Е. С. Булгакова скептически заметила в дневнике: "Убеждена, что ни одной ноты не написал, так как пишет оперетту и музыку к киносценарию". И снова оказалась права. Вся работа Дунаевского по Р. ограничилась двумя набросками увертюры к опере. Позднее, в одном из предвоенных писем к своей хорошей знакомой ленинградке Раисе Павловне Рыськиной композитор признался: "Из-за пакта "Рашель" пришлось похоронить в младенческом возрасте".

Попытку реанимировать Р. Дунаевский предпринял в начале 1940 г., направив 4 января письмо заведующему творческой мастерской Большого театра В. К. Владимирову: "Что касается оперы, то у меня были попытки подытожить свои творческие поиски в каком-нибудь крупном вокально-музыкальном произведении. Вам, вероятно, известно, что Самуил Абрамович Самосуд год тому назад предложил мне написать оперу на сюжет "Мамзель Фифи" Мопассана. Было много планов для осуществления этого предложения. Так, в частности, М. А. Булгаков уже давно закончил либретто будущей оперы, которая называлась бы "Рашель". Правда, это либретто скорей представляет собой пьесу, так как либретто надо было бы только делать на основе этой пьесы. Но это, по сути, дела не меняет. Возможно, в руках опытного мастера (того же Булгакова, если его здоровье сейчас позволяет ему работать) либретто может превратиться в нужное и, главным образом, не тенденциозно направленное произведение. Это меня очень устроило бы, так как все же жаль не столько затраченной энергии, сколько мобилизации силы творческого духа, которая зря пропадает. При этом образ Рашели столь интересен, что я совершенно искренне считаю, что после "Кармен" можно было бы повторить такую женскую роль в "Рашель".

Владимиров ответил только через месяц, 4 февраля 1940 г.: "М. А. Булгаков, почувствовавший себя лучше в период 10-15 января, после этого опять серьезно занемог. Мне удалось побеседовать с ним лишь по телефону в самые последние дни. Он не считает возможной ту серьезную реконструкцию "Рашели", которая сняла бы все то, что делает саму тему неприемлемой в данный момент".

Умирающему Булгакову было уже явно не до кардинальной переделки Р. Да и устранить из либретто антигерманскую тенденцию было практически невозможно. Между тем, как раз в последние недели жизни драматурга в советской политике наметились перемены, которые в случае реализации открыли бы Р. "зеленую улицу". С февраля 1940 г. по указанию Сталина началась разработка планов советского нападения на Германию в момент начала ее активных боевых действий во Франции, а с марта, после окончания войны с Финляндией, - переброска к западным границам основной части войск. Только быстрый крах французского сопротивления в мае 1940 г. сорвал эти планы. Не исключено, что Дунаевский, пытаясь возродить интерес Большого Театра к Р., опирался на какие-то слухи о грядущем изменении генеральной линии в отношениях с Германией.

Час Р. пробил после начала Великой Отечественной войны 22 июня 1941 г. Поэтесса М. И. Алигер в 1943 г. переработала либретто для композитора Р. М. Глиэра (1874/75-1956). Она взяла только две последние картины, связанные с историей спасения Рашели священником Шантавуаном. Переработка свелась главным образом к исключению фигуры возлюбленного Рашели Люсьена, более тесно связанного с первыми картинами. Глиэр написал одноактную оперу, тогда же, в 1943 г., исполненную по московскому радио. 19 апреля 1947 г. Р. прозвучала в Концертном зале им. П. И. Чайковского в Москве в исполнении артистов Оперно-драматической студии им. К. С. Станиславского.

Р. - лучшее оперное либретто, написанное Булгаковым. В его архиве сохранились два черновых варианта Р., от которых окончательный машинописный отличается лишь стилистической правкой, поскольку изначально сложившийся замысел почти не подвергался коррективам. Драматург достаточно далеко отошел от новеллы Мопассана. Заведение госпожи Телье он взял из одноименного мопассановского рассказа (1881). Оттуда же он ввел и песенку "Бабушка" Пьера Жана Беранже (1780-1857) в собственном вольном переводе. По сравнению с Мопассаном, у Булгакова образ Рашели более возвышенный, резче обозначена патриотическая идея - даже мадам Телье на слова пьяного гостя: "... Вы - патриотка! Вы правы! Дайте рюмку водки!" с достоинством отвечает: "Прошу вас, сударь, не шутить над тем, что дорого и свято!" Проститутка Рашель оказывается единственной, кто нашел силы вступиться за поруганную честь своей страны, покарать захватчика, глумящегося над побежденными.

В отношениях Люсьена и Рашели многое напоминает любовь главных героев "Мастера и Маргариты" и любовь самого Булгакова и Елены Сергеевны. Имя Люсьен - это производное от "Люси" - домашнего имени третьей жены драматурга. Персонажа по имени Люсьен у Мопассана нет. Этот образ развился из заключительных строк новеллы: "Несколько времени спустя ее взял оттуда один патриот, чуждый предрассудков, полюбивший ее за этот прекрасный поступок, затем, позднее, полюбив ее уже ради нее самой, он женился на ней и сделал из нее даму не хуже многих других".

Кюре Шантавуан - персонаж, только упоминающийся в "Мадемуазель Фифи", у Булгакова превратился в один из основных образов. С ним связан ответ на вопрос, поставленный И. Кантом, - о праве человека на ложь из человеколюбия. Булгаков расходится с великим немецким философом, считавшим, что человек всегда должен говорить правду, независимо от последствий. Автор Р. утверждает, что правду непозволительно говорить тогда, когда она может оказаться предательством другого человека. Шантавуан сначала отказывается спрятать Рашель от германской погони, когда слышит, что она проститутка из Руана, убившая во время пира в замке немецкого офицера. Но когда Рашель рассказала, что убитый утверждал, что "мы теперь - рабы пруссаков, что женщины французские теперь продажные рабыни, что все французы - трусы! Когда ж я крикнула ему, что он - палач, что он клевещет, он грязною рукой меня ударил по лицу! И я ему вонзила в горло нож! Теперь он плавает в крови!", священник решает укрыть ее и обманывает пруссаков, рискуя своей жизнью и жизнями прихожан.

Первоначально положительный образ кюре Шантавуана вызывал цензурные опасения (официальный атеизм не допускал положительного изображения священнослужителей), но в момент подготовки новой редакции Р. в 1943 г. именно он стал центральным. Это было время, когда коммунистическая власть декларировала, особенно для внешнего мира, свою веротерпимость, так что булгаковский образ оказался, по иронии судьбы, очень кстати.

Наверх