В дневниковой записи 26 октября 1923 г. Булгаков на личном опыте утверждал: "Мои предчувствия относительно людей никогда меня не обманывают. Никогда. Компания исключительной сволочи группируется вокруг "Накануне". Могу себя поздравить, что я в их среде. О, мне очень туго придется впоследствии, когда нужно будет соскребать накопившуюся грязь со своего имени. Но одно могу сказать с чистым сердцем перед самим собой. Железная необходимость вынудила меня печататься в нем. Не будь "Накануне", никогда б не увидали света ни "Записки на манжетах", ни многое другое, в чем я могу правдиво сказать литературное слово. Нужно было быть исключительным героем, чтобы молчать в течение четырех лет, молчать без надежды, что удастся открыть рот в будущем. Я, к сожалению, не герой". (Автор Под п. еще не знал, что с 1929 г. ему придется оказаться точно в таком положении).
А 23 декабря 1924 г. писатель очень верно предрек судьбу сменовеховцев: "Все они настолько считают, что партия безнадежно сыграна, что бросаются в воду в одежде. Василевский (И. М. Василевский (He-Буква) (1882-1938), известный журналист-сменовеховец, первый муж второй жены Булгакова Л. Е. Белозерской) одну из книжек выпустил под псевдонимом. Насчет первой партии совершенно верно. И единственная ошибка всех Павлов Николаевичей (речь идет о лидере кадетов П. Н. Милюкове (1859-1943), в эмиграции редактировавшем газету "Последние новости") и Пасмаников (либеральный журналист Д. С. Пасманик (1869-1936) был сотрудником Милюкова), сидящих в Париже, что они все еще доигрывают первую, в то время как логическое следствие: за первой партией идет совершенно другая, вторая. Какие бы ни сложились в ней комбинации - Бобрищев погибнет".
Особенно возмущало Булгакова то, что "сменил вехи" такой крайне правый публицист как А. В. Бобрищев-Пушкин, выпустивший сразу под двумя псевдонимами, П. Арский и Ал. Дмитриев, в серии "Вожди и деятели революции" книгу о М. М. Володарском (Гольдштейне) (1891-1918), петроградском комиссаре по делам печати, агитации и пропаганды, убитом террористом и канонизированном большевиками: "Но все-таки поймите. Старый, убежденный погромщик, антисемит pur sang (чистокровный (фр.) пишет хвалебную книгу о Володарском, называя его "защитником свободы печати". Немеет человеческий ум".
В "Смене вех" Бобрищев-Пушкин утверждал: "Советская власть при всех ее дефектах - максимум власти, могущей быть в России, пережившей кризис революции. Другой власти быть не может - никто ни с чем не справится, все перегрызутся". В большевиках он увидел ту твердую власть, за которую ратовал до 1917 г.
Булгаков же насчет возможностей сохранения свободы и даже самой жизни при такой твердой коммунистической власти не обольщался и относительно будущей судьба сменовеховцев оказался провидцем: в 1937-1938 гг. Н. В. Устрялов, И. М. Василевский, А. В. Бобрищев-Пушкин и др. были репрессированы, и погибли.
"Веселые берлинские б…", как назвал сменовеховцев Булгаков в Под п. в записи от 3 января 1925 г., веселились недолго и кончили очень плохо. Невольной жертвой борьбы с ними стал и сам автор Под п., на долгие годы получивший небезопасный ярлык "сменовеховца", и его дневник, угодивший в руки ОГПУ.
В Под п. проявился свойственный Булгакову бытовой антисемитизм. Он всячески подчеркивает еврейскую национальность несимпатичных ему людей, вроде издателя "Белой гвардии" 3. Л. Каганского или некоторых руководителей "Накануне". Возможно, подобное отношение к евреям укрепилось у него еще в семье.
А. И. Булгаков, отец писателя, в статье "Современное франкмасонство" (1903) с тревогой отмечал, что "в настоящее время ряды франкмасонских лож наполняются евреями" и "понятное дело, что от таких лож нельзя ожидать ничего доброго для христианства".
В Под п., например, в записи в ночь с 20 на 21 декабря 1924 г. осуждаемые писателем действия французского премьера Эдуарда Эррио (1872-1957), который "этих большевиков допустил в Париж", объясняются его мнимо-еврейским происхождением: "У меня нет никаких сомнений, что он еврей. Люба (Л. Е. Белозерская) мне это подтвердила, сказав, что она разговаривала с людьми, лично знающими Эррио. Тогда все понятно".
А, отзываясь о публике, посещающей "Никитинские субботники", организованные создателем одноименного издательства литературоведом Е. Ф. Никитиной (1893-1973), писатель в ночь на 28 декабря 1924 г. подчеркивал, что это - "затхлая, советская, рабская рвань, с густой примесью евреев". В донесении анонимного агента ОГПУ от 10 ноября 1928 г. содержится сходный по духу булгаковский отзыв: "О "Никитинских субботниках" Булгаков высказал уверенность, что они - агентура ГПУ".
В то же время, черносотенно-погромных настроений Булгаков не разделял и, как видим, осуждал за это А. В. Бобрищева-Пушкина. Не был он в то время и монархистом. 15 апреля 1924 г. в связи со слухами, что по Москве ходит манифест великого князя Николая Николаевича (1856-1929), которого часть русских монархистов считала претендентом на престол, писатель раздраженно заметил: "Черт бы взял всех Романовых! Их не хватало".
В завершении:
Что выбрать: медицину или литературу? Сомнения Булгакова.
"С моими взглядами мне трудно печататься и жить".
Булгаков о "несимпатичном" Горьком
"А сову эту я разъясню".
