- Володя, если хотите, я угощу вас луком - в нем есть витамины, фитонциды, острота и общественный вызов, то есть все, чего нет в моей жизни. – И, покачав лысой острой головой, тихо заперхал, засмеялся.
- В нем полно горечи, Михал Михалыч, – сказал я, усаживаясь напротив. – Так что давайте я лучше угощу вас омлетом из яичного порошка!
(братья Вайнеры, "Эра милосердия")
Остроты и общественного вызова, как выяснилось в последнее время, не хватает многим. В том числе писатели как-то разом ощутили недостаток всего этого в своей жизни. Ощутили и занялись восполнением пробела. Пишут остросоциальные посты в ЖЖ, участвуют в митингах, выступают по телевизору, контрольно маршируют по столице. Заявляют и демонстрируют гражданскую позицию. Прекрасно. Человек (гражданин) не может быть без гражданской позиции; даже если она заключается в том, что ему совершенно параллельно, "кто там ноныча у власти" — это все равно гражданская позиция. Когда же некто выступает оппозиционно, критикует, обличает, требует — и вроде как рискует своим гражданским благополучием — такая позиция должна вызывать уважение. Должна. Но почему-то не вызывает.
Среди писателей близкого и отдаленного прошлого известно множество людей с активной гражданской позицией: Марк Твен, Бернард Шоу, Бертольд Брехт, Лев Толстой — куда ж без него… Были Джонатан Свифт, Вольтер, Солженицын, наконец. Их гражданственность неотделима от их творчества. В 1941 г. Б. Брехт пишет "Карьеру Артуро Уи, которой могло не быть", пытаясь объяснить, как стало возможно возвышение Гитлера. Ему, правда, ничего за это не было — в начале 30-х Брехт уезжает из Германии. В 1889 г. Лев Толстой заканчивает "Воскресение", после которого его отлучат от церкви. В 1702 г. Д. Дефо пишет памфлет "Простейший способ разделаться с диссентерами", за который был поставлен к позорному столбу. Все эти произведения не могли не быть написаны, причина коротко и емко сформулирована Толстым: не могу молчать.
Писатель пишет о том, что его волнует — чего уж проще. Если писатель о чем-то не пишет, значит, ему это не близко и неинтересно. Никакие "высшие" соображения не заставят автора обратиться к теме деградации общественного строя, если его занимают неоднозначные отношения соседей по лестничной клетке. Никогда не напишется "Гуттаперчевый мальчик", если перо лежит к "Все бабы дуры". И наоборот, не удержать в себе возмущения и горечи, не обойтись кухонными беседами, если какое-то явление задевает за живое — обязательно выйдет роман, повесть, на крайний случай басня. Такова сущность писателя, этим он отличается от, скажем, фрезеровщика, который может выражать свою гражданскую позицию до и после, но не во время работы.
Однако современные писатели научились быть, как фрезеровщики. Творчество у них — одно дело, гражданская позиция — другое. Вроде как можно заявлять гражданский протест в свободное от написания детективов время. Ну кто бы мог подумать, читая "Сонечку" или "Веселые похороны", что Людмилу Улицкую волнует политика? А проект "Поэт и гражданин", изящная игра словами и аллюзия на великое литературное прошлое? Для того, чтобы относиться к нему всерьез, слишком много игры, слишком очевидна аллюзия.
Однако гражданская позиция, как выяснилось, у современных писателей так и рвется на прогулку. В начале 90-х годов я приехала из Риги в Воронеж и обнаружила, что в отличие от Риги, в Воронеже очень много красивых девушек, но почему-то все они одинаково одеты. Тогда в моде были лосины, и девы от 36 размера до 52 в них утягивались. Вот такое же ощущение от выражения гражданской позиции современных писателей: все в лосинах.
Относиться всерьез к писательским прогулкам по гражданской надобности так же невозможно, как принимать серьезно фильм "Возвращение мушкетеров". Серьезное восприятие не принесет ничего, кроме недоумения и недовольства — на фоне первого фильма, конечно. "Д’Артаньян и три мушкетера" — живое, искреннее, настоящее кино, навсегда заряженное позитивом исполнителей, буквально заражающее зрителя удовольствием, которое в полной мере испытывали работавшие над фильмом люди. Того же ждали и от "Возвращения", а оно — другое. К ироничному, не сказать стебному, произведению предъявили серьезные требования и, понятно, кино не пошло. Точно так же трудно всерьез относиться к нынешним кинематографическим продуктам про Великую Отечественную войну — на фоне "Судьбы человека" и "В бой идут одни старики" современные красавицы с длинными шеями и молодцы с наглыми глазами в солдатской форме 41-го выглядят странно. А представляете, что бы сказал ветеран войны 1812 года, если бы ему предложили серьезно оценить "Гусарскую балладу"? Вот и гражданственность Акунина с компанией на фоне Дефо и Марка Твена выглядит, как водевиль. И требует, соответственно, легкого восприятия.
Один из комментаторов в ответ на известие о "контрольной прогулке" литераторов предложил целый список протестных мероприятий, в их числе публичное поедание мороженого. Полагаю, что в таких случаях надо все-таки есть лук. Тут и жертвенность какая-никакая, и революционностью несет за версту.
Наталия Гуревич
