двухтомник Валерия Хазина
Хазин В. Б. Том 1. Девять вечеров и еще один вечер: Повесть. Рассказы. Эссе; Том 2. Труба; Глоссарий к тексту, именуемому "Труба". – Нижний Новгород: "Литера", 2009
Будучи за границей, обычно начинаешь скучать. По семье, по дому. Возможно, по родному городу. Однако в последнее время скучать по России, сидя, например, в парижском кафе, как-то немодно. Возвращаясь из короткого отпуска, проведенного "в Европах", человек жалуется, что хочет обратно – туда, где чисто, культурно и цивилизованно. Но то отпуск – достопримечательности, море впечатлений, русскоговорящий гид, вежливые работники отеля. Живя за границей (пусть не постоянно, а приехав в длительную командировку), воспринимаешь все несколько иначе. И действительно, начинаешь скучать. Не по березкам и золотым куполам, конечно. А по тому, что делает тебя своим дома, и чужим за его пределами.
Я имею в виду родной язык.
Однажды летом в Лейпциге, когда от немецкой речи и обилия немецких и английских текстов во мне проснулась тоска по родному языку, меня спасли две повести Валерия Хазина – "Каталоги Телегона" и "Труба", найденные мною в сети. Потратив на их чтение два вечера, я еще не подозревала, что спустя год буду держать в руках двухтомник писателя (Хазин В. Б. "Девять вечеров и еще один вечер: Повесть. Рассказы. Эссе", "Труба; Глоссарий к тексту, именуемому "Труба". – Нижний Новгород: "Литера", 2009), и чтение займет уже "девять вечеров и еще один вечер". Кроме "Каталогов" и "Трубы" в двухтомник вошли рассказы и эссе, стиль которых вписывается в контекст современной прозы[1], сохраняя при этом индивидуальность. Оставлю за читателем право на собственный диалог с этими произведениями, но не откажу себе в удовольствии сказать "девяносто девять тысяч слов" о своей "первой любви" — о двух мифах Валерия Хазина, вернувших мне ощущение своей реальности за тысячи километров от дома.
Интертекстуальный анекдот
Есть категория анекдотов, действующими лицами которых становятся представители разных национальностей. "Встретились русский, француз и немец…", "Пригласил царь немца, англичанина, еврея и русского"… У каждого из нас найдется парочка таких в запасе.
В повести "Труба" собрались татарин, еврей и русский, чтобы справедливо поделить неведомо откуда взявшееся черное золото. Анекдот? Скорее, притча. Впрочем, что есть анекдот – как ни притча, где вместо скучной морали веселая и неожиданная развязка? Ведь и персонажи-схемы, и символы, и даже определенный message, есть в любом хорошем анекдоте, просто мы об этом не задумываемся. А "Труба" хороша тем, что каждый читатель увидит в ней то, что ему ближе. Анекдот, пародию на российскую действительность, притчу, современный миф… Литературное произведение – не ящик с двойным дном (то есть с текстом и неким подтекстом), а ящик без дна вообще, ведь, как известно, оно вмещает в себя куда больше, чем вложил в него автор. Вопрос только в том, насколько глубоко готов заглянуть читатель.
"Труба" Валерия Хазина, безусловно, произведение интертекстуальное, но несмотря на то, что автор обращается к весьма серьезным Текстам, повесть не кажется занудной и вязкой в отличие от произведений многих пост(или скорее постпостпост…)модернистов, которые сами порой не могут пробраться сквозь чащу избранных ими цитат, что уж говорить о читателе. У читателя "Трубы" даже при отсутствии основательной филологической подготовки всегда есть приятное ощущение понимания того, что автор говорит это неспроста, а, видимо, что-то такое кто-то уже говорил… Читатель подозревает, иногда угадывает, а порой и знает, что к чему. К тому же великодушный автор снабдил повесть Глоссарием, куда каждый может заглянуть, чтобы проверить себя, и если и не обрадоваться собственной эрудированности, то, по крайней мере, узнать много интересного. Глоссарий, конечно, не вместил все "секреты", но тем приятнее будут находки.
Неопределенность времени и пространства роднит "Трубу" с притчей, но прежде всего с мифом. Хотя автор упоминает о реке Волге, не стоит гадать, какой из волжских городов спрятан за "вымышленным топонимом" Вольгинск, ибо для мифического пространства это не имеет особого значения. Время, "когда прогудела труба", задано, но тоже весьма расплывчато: "где-то между тысячелетием крещения Руси… и тысячелетним юбилеем Казани". Единственное, что можно сказать о хронотопе "Трубы" с какой-то уверенностью, — он тесно связан с Россией, вписан в российскую систему координат. Российский хронотоп определяет и характеры персонажей, многое в поведении и речах которых не вполне ясно читателю иностранному, пусть и читающему по-русски (проверено на людях), хотя – за текстом, именуемым "Труба", стоят Тексты мировой культуры.
Куда ближе иностранному читателю были бы, по всей вероятности, "Каталоги Телегона" — другое крупное произведения двухтомника. "Каталоги" универсальны потому, что греческий миф и далек от каждого читателя в силу своей древности, и близок ему в силу того, что античная мифология, как правило, известна европейцам, хотя бы по пересказам для детей.
Одиссей раздвоившийся
В 2005 году британское издательство "Кэнонгейт" придумало проект «Мифы». Оно заказало сразу нескольким известным писателям современные версии античных сказаний. В числе приглашенных оказались, например, Умберто Эко и Маргарет Этвуд. Для переписывания классического мифа в России был выбран Виктор Пелевин – так появился "Шлем ужаса. Креатифф о Тесее и Минотавре" (М.: "Открытый мир", 2005). Предложенные в числе прочих русских текстов "Каталоги Телегона" Валерия Хазина были отвергнуты издательством, "поскольку, — говорилось в ответном письме, — коммерческие задачи проекта обуславливали выбор не столько текстов, сколько широко известных авторов…".
Коммерческая логика издательства понятна. Что же касается содержательного аспекта, здесь есть о чем поспорить. Если учесть, что сюжетно оба произведения восходят к общим источникам, то по глубине "восстановления мифа" Валерий Хазин вполне мог бы соперничать с "актуальностью" Виктора Пелевина.
Замечено, что "Каталоги Телегона" почему-то особенно нравятся женщинам. У каждой из нас найдется свой повод, что до меня, так повод – это Одиссей. Знакомый с детства, еще по пересказу Яна Парандовского, миф подан в ином ключе, но опять вызывает вопрос: как у такого хитроумного героя-трикстера могло родиться такое недоразумение, как Телемах? Но "Каталоги" дают и ответ – ведь был еще и второй сын, Телегон.
Вот она, воплощенная амбивалентность, Одиссей раздвоившийся. Он вернулся к своим женам, к каждой из них, как один из своих сыновей. А те вернулись к женщине-матери, символически осуществив regressus ad uterum, возвращение в утробу. Здесь Валерий Хазин следует мифологической традиции и древнейшим архетипам, а это всегда приближает произведение к читателю, пусть и на уровне бессознательного.
Текст "Каталогов" завораживает, ты погружаешься в него, и повествование несет тебя, как Одиссея по волнам. "Каталоги Телегона" представляются мне настолько цельным и совершенным произведением, что, следуя примеру Ментора, я не стану разбавлять вино Валерия Хазина водой собственных мыслей, а оставлю читателя наедине с историей о вечном возвращении.
История двухтомника Валерия Хазина тоже вполне может стать историей о возвращении. О возвращении читателя к прочитанному единожды Тексту. Поскольку, к счастью, проза писателя не принадлежит к той категории современной литературы, которая больше напоминает плохо написанные сценарии. Ты возвращаешься к ней, уже зная сюжет, просто, чтобы в очередной раз устроить для себя "праздник повествования", насладиться словом и хорошим русским языком.
Анастасия Константинова
[1] Хотелось назвать имена, создающие в моем понимании данный контекст, но удержусь от соблазна, ибо ассоциации других читателей могут выглядеть иначе.
