Елена Соковенина
"Я прочитал пятьдесят три книжки приключений Ната Пинкертона…"
(К. Чуковский. "Нат Пинкертон")
эмблема агентства Пинкертона
Говорят, что Алан Пинкертон, знаменитый американский сыщик, основатель "Национального детективного агентства Пинкертона" не просто стал прототипом не менее знаменитого сыщика Ната Пинкертона. Именно здесь, в сыскном агентстве, решились в самом начале двадцатого века на любопытный метод продвижения услуг компании: при помощи книг, в которых главный герой был бы частным детективом.
Представляете себе подобный маркетинг? Конечно, такая трудозатратная затея, как серия приключенческих повестей или романов с разработкой по-настоящему интересных, живых героев малопредставима. Но все же давайте пофантазируем. Чуть-чуть. Скажем, "Невероятные похождения разносчика пиццы"? "Тайны фотоателье"? "Приключения мерчандайзера: загадочные истории из супермаркета"?
Сегодня эти функции выполняют кино и теле-сериалы и юмористические шоу. И все-таки есть что-то удивительно притягательное в самой идее.
Теперь давайте вернемся в нашу с вами реальность и поговорим собственно о Нате Пинкертоне.
Имени автора, вернее, авторов, мы никогда не узнаем: вероятнее всего, агентство наняло несколько человек из числа тех, кто еще недавно прятал от родителей под подушкой "выпуски" историй о о Шерлоке Холмсе, не имевшие никакого отношения к Конан Дойлю; о другом "короле сыщиков" Большом Брэди, и многие другие детективные рассказы и повести. Эти тонкие книжки назывались тогда dime novel (грошовые истории) и пользовались огромным успехом. От "литературных негров" требовалось писать более или менее похожие по стилю истории одним и тем же героем — отважным, решительным и хитроумным. Довольно скоро к авторам, нанятым агентством, присоединились безвестные любители, запутав, таким образом, все окончательно.
Писатели, признанные приличным обществом, были недовольны.
Валентин Катаев в своей книге "Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона" говорит:
"Пинкертон был написан дубовым языком и изобиловал такими выражениями, как, например: "Проклятие! — заорал Боб, стреляя в неуловимого Макдональда" или: "Ага, попался, голубчик, — ледяным тоном сказал Пинкертон, надевая на негодяя наручники, — теперь я тебя наконец-то посажу на электрический стул".
Корней Чуковский посвятил "пинкертоновщине" целое критическое эссе. Он громил и ругал Ната Пинкертона за бездуховность и отсутствие психологичности. "Что это такое? - возмущался Корней Иванович. — "Какое-то сплошное мордобитие!" И называл поклонников такой "литературы" готтентотами за невзыскательность вкусов.
Чуковский имел в виду не только и не единственно книги. Он говорил о процессах, которые происходили в современном ему обществе. Это были сложные стихийные вещи, и они ему не нравились.
"И голову, и душу, и сердце ему заменяет кулак, — писал он о Пинкертоне, — да ещё в придачу револьвер".
И далее о том, что нет в приключениях знаменитого сыщика ни одного раскаявшегося или помилованного преступника. Помните, как Шерлок Холмс глубоко осмысливал дело после того, как преступник оказывался пойманным и признавал свою вину? У его американского коллеги, конечно, такого быть не может.
Особенно раздражало писателя "фирменное" заявление Ната:
"— Клянусь, ты умрёшь на электрическом стуле!"
Сегодня нам с вами не нравятся другие вещи. Нас огорчает, что стихия успокоилась, что герои перестали быть героями, а злодеи ссылаются на своего психолога, который немедленно доказывает, что перед нами не преступник, а жертва, и что это мы, доселе не подозревавшие о существовании этого человека, виновны в тех ужасах, которые он сотворил. Не заметили, не оценили, не поняли, недодали, недопоили и недокормили. Недолюбили, иродища нахальные.
американское издание детективов о Нате Пинкертоне
Может, поэтому незамысловатое: "Йес, сэр! Будет сделано!" из уст людей Пинкертона кажется таким трогательным и темпераментным? Нам давно недостает градуса чувств — в двадцать первом веке эмоций не одобряют. Они могут кого-нибудь обеспокоить, эмоции, кого-то задеть, и вообще только все портят. Несомненно, удобнее жить совсем без эмоций, без переживаний, без всяких там любовей и ненавистей, без страстей и особенно без чувств. Вины, стыда — особенно вины и стыда. Без всякого там душевного надрыва. Только позитив.
Между тем, добро возможно только там, где хорошо представляют, что такое зло, без черного никто не увидит белого — и так далее. Человеческая природа не меняется.
Наши проблемы кажутся нам такими же неразрешимыми, как и нашим предшественникам сто лет назад. Жизнь все так же неустойчива — сегодня больше, чем когда-либо, а потому так согревает душу что-нибудь вроде:
"Пинкертон, знаменитый сыщик, только что вернулся домой после трудового дня. Он сегодня раскрыл и передал в руки полиции большую шайку воров, и хотя, на его взгляд, это было "весьма обыкновенное дело", тем не менее, он чувствовал себя изрядно усталым".
Тут следует добавить любопытное замечание: для нас с вами, знакомыми с лаконичным языком кино и с пеленок усвоившими все возможные и невозможные шифры и способы передачи настроений и состояний, почти нет нужды в развернутых объяснениях.
Впрочем, надо отметить, что и сто лет назад читатели чувствовали то же самое. Они понимали, что им хотят сказать. Что же касается Корнея Ивановича, тут дело другое: он как раз и рассуждает о том свойстве литературы, искусства и — шире — жизни, которое сам же, тогда же назвал кинематографичностью. Жизнь стремительно меняла свой ритм. Эта ускоренность всего на свете была для него таким же явлением, как, скажем, сегодня электронные книги для людей старшего поколения: тревожила и раздражала.
Кроме того, писатель упустил из вида одну деталь.
Представьте себе рядового частного детектива, выдающего свое коронное: "Руки вверх! Вы арестованы! Я Эзра Джосайя Смит!" Ведь сразу понятно, что в реальности никакой частный сыщик таких глупостей делать не будет. Никакой осязаемой властью или полномочиями он не облечен, ни в какой обком, райком или другое компетентное заведение телефонировать не может (в отличие от уважаемого советского писателя), и уж тем более он не может прибегнуть к помощи полиции. Все, что у него есть — это собственные руки, умеющие держать оружие, ноги, умеющие бегать, и голова, которой хочешь не хочешь приходится соображать, как при таких обстоятельствах довести дело до победы. Героическое добавление "я — знаменитый сыщик такой-то!" в жизни может разве что рассмешить преступника. Который, кстати, не будет ждать, пока "оппонент" договорит все, что положено, и просто-напросто уложит его на месте.
А вот читатель, и особенно читатель — современник Пинкертона, понимал это хорошо. Эту, если хотите, психологическую тонкость, это шифрованное сообщение. Человек, живущий в стране, где его каждый день могли просто убить на улице, конечно, ощущал от этого: "Я посажу тебя на электрический стул, негодяй!" такую палитру чувств, которая ни одному писателю или критику в советской России даже не снилась. Хотя и наша реальность была сами знаете, какой. Она была другого характера и, вероятно, поэтому понимания не произошло.
Да, Корней Иванович прав: нет здесь ни сложности душевного устройства героев, ни "гейневского юмора, ни грустных афоризмов". "Тонких пальцев Шерлока Холмса" и "его гордого одиночества" тоже нет. Юмор здесь другой, сказочный. И то, что это сказка, как раз и заключается в волшебном заклинании: "Руки вверх! Я знаменитый сыщик!" Ведь это гениально в своей наивности! Это ужасно смешно — если не пытаться быть слишком серьезным. Шифр сообщения прочитывается проще некуда. Автор говорит нам: давайте поиграем в великого сыщика? Представим ненадолго, что можем жить без страха, верить в победу? И читатель с готовностью соглашается: давайте!
Нат Пинкертон — это игра с читателем. Примерно то же самое происходило в мюзик-холле, где зрители отлично видели, что какая-нибудь "юная Жоржетт" разменяла четвертый десяток, но охотно верили во все, что угодно — на время представления. хотели верить. А если обнаруживали, что поверили почти всерьез — это и есть сила искусства.
Истории о Пинкертоне — именно сказка, в которой "наши" непременно победят, несмотря на коварство врагов. Сказка, в которой у сыщика обязательно есть верный помощник и вместе они уж точно справятся.
Кстати о "гордом одиночестве", отсутствие которого огорчило Чуковского. У Ната есть ассистент — преданный Боб Руланд. Верный помощник, иначе — настоящий друг, — многие из нас могут похвастаться наличием такового? А сколько о нем мечтает?
Вот и все.
Что же касается сложных психологических картин, познавательности и афористичности — для этого есть другие жанры и другие авторы.
Время расставило свои акценты и теперь книги о Пинкертоне стали, скорее, юмористическим детективным чтивом — по-юношески наивным и трогательным.
Кстати, свои критические рассуждения Чуковский завершает такой фразой:
"Я прочитал пятьдесят три книжки приключений Ната Пинкертона…"
Йес, сэр.
Итак, пять книг.
***
Ошибка Пинкертона
"Нат Пинкертон улыбнулся.
— "Старичок" в сером клетчатом пальто, с которым вы встретились в поезде, и был Уокинг, известный авантюрист.
— И в руках этого негодяя моя невеста, — еле слышно прошептал Винклер"
***
Стальное жало
Стальное жало
"Это были, поистине, загадочные убийства! Убитых, исключительно людей состоятельных, находили в самых разнообразных частях города, при самой неудобной, казалось бы, для убийства обстановке. Вот уже 10 дней неведомый убийца держал в страхе весь Нью-Йорк"
***
Заговор преступников
Заговор преступников
"Сырой гнилой воздух пахнул в лицо вошедшим. Полицейские зажгли карманные электрические лампочки, и Пинкертон с револьвером в руке первый вступил в узкий, мощеный камнем коридор. По левой стороне была дверь с привешенной грязной бумажкой, на которой было выведено: «Чарли Смит»".
***
Пинкертон в гробу
"Аристократические круги Нью-Йорка были потрясены неожиданной смертью молодой красавицы — жены известного миллионера лорда Артура Кусвея. Четыре месяца назад состоялся этот брак, который заставил о себе говорить всю Америку и высшие круги Англии. Брак этот был неравным во всех отношениях"
***
Борьба на висячем мосту
Борьба на висячем мосту
"Баржа проскользнула мимо статуи Свободы и поплыла по направлению к большому Цепному мосту, этому чуду техники, который на головокружительной высоте соединяет гавань Нью-Йорка с Бруклином. Старший из рулевых, задрав голову, стал внимательно вглядываться.
— Ага! — воскликнул он наконец. — Держу пари, что на мосту борются два человека. Черт побери, они рискуют!"
***
Интересные факты о dime-novel у нас:
В России, как и во многих других странах, где читали "пинкертоновщину", были свои подражатели. Во-первых, никому не известно, какие из пинкертоновских историй переводились в издательствах, а какие писались прямо на родине, подобно тому, как у Ильфа и Петрова "вся контрабанда делается в Одессе на Малой Арнаутской улице".
Во-вторых, имелось, например, "Похождение Московскаго Пинкертона Агафона и его слуги Луки". Претендовавшее, кстати, на большую гуманность, полезность и веселость.
Мы, к сожалению, этого сочинения не читали. Хотя и были бы рады.
Похождение Московскаго Пинкертона Агафона
А вот писатель Светозар Чернов, автор книги "Бейкер-стрит и окрестности" (или, вернее, один из соавторов, которые работали вдвоем до смерти одного из них в 2010 году) признавался, что его дед во времена нэпа был одним из безымянных ленинградских "конан-дойлей": писал "выпуски" о Шерлоке Холмсе. Выпуски писались, как вспоминает писатель со слов бабушки,на кухне, веселясь, в компании коллег по Институту Советской торговли, где дед тогда учился.
- Они писались от руки, чернилами, и после сдавались на вес в типографию. Бабушка помнила только одну деталь, как дед кричал на всю коммунальную квартиру: "Как вы думаете, есть в Лондоне Лесная биржа?"
Книги о Холмсе и о Пинкертоне, имевшиеся в доме, сгорели в печке в годы блокады, на что дед спокойно заявил "туда им и дорога!".
