Максим Д. Шраер "В ожидании Америки"
Как сказал миллионер Осгуд Филдинг своей невесте Дафне, "у всех свои недостатки". Есть они и у тех, кто пишет о книгах рассуждения, рецензии и эссе. Причем, возможно, побольше, чем у других. Среди них – предвзятость и склонность к садизму, поверхностность и скудоумие, паранойя и конформизм. Одной из профессиональных болезней критика является склонность к неадекватным сопоставлениям – проще говоря, к сравниванию несравнимого. И именно в этом практически наверняка уличат данный текст.
Однако у медали за взятие Парнаса есть и вторая сторона. И возможно, как раз в неожиданном сопоставлении открывается истинная природа произведения. В частности – книги. В частности – работы Максима Д. Шраера "В ожидании Америки".
Максим Шраер, который, согласно его же тексту, принадлежит к семейству, покидавшему негостеприимную отчизну со всей возможной радостью, приезжает в Россию и выступит в начале июля по очереди в обеих столицах. К этому моменту у тех, кто успел прочесть "В ожидании Америки", накопилось много слов и вопросов. И если вопросы автору можно будет задать напрямую, то слова следует сказать прямо уже, пока они не превратились в контр-аргументы.
Интересно, что накануне визита писателя на родину прошедший в Москве международный кинофестиваль привлёк внимание к новому проекту Никиты Михалкова "Солнечный удар". Сам же Никита Сергеевич и привлёк, впрочем, но это не главное. А главное то, что последовавший интерес пользователей Сети к экранизации, пусть и вольной, книги Бунина "Окаянные дни" недвусмысленно говорит: Бунин нам любезен, а его отношение к большевикам и советской власти – особенно.
В этой связи можно с большой вероятностью прогнозировать успех шраеровской "В ожидании Америки", потому что, пройдясь по книге внимательно, мы увидим тот же генетический материал, что и в "Окаянных днях". Родственный в еще большей степени … но по порядку.
Нет, безусловно, "Америка" куда менее "окаянна" по своему месседжу. Но и антоновских яблок Максиму Шраеру не досталось. Он не терял полувыстраданной-полувыдуманной России-матушки, а оттирал с ног запачкавший подошвы Совок. Но у Максима – цепкий наблюдательный взгляд и потрясающая способность видеть главное (что читатель сможет в полной мере оценить по ходу знакомства с "В ожидании Америки"). Он не злоупотребляет развесистыми метафорами и не морочит аудиторию цветистыми эпитетами. Он четким и точным языком рассказывает, например, следующее:
"Американский журналист, который брал интервью у моих родителей ещё в Москве, спустя много лет поведал мне, что в шестьдесят один отец выглядел лучше, чем в Москве десятью годами раньше. За год с лишним до нашего отъезда отцу два месяца пришлось скрываться от спецслужб. У него за границей вышел роман; к нему приставили постоянную слежку. После двух месяцев такой жизни у отца случился инфаркт. Рубец на сердце зажил, а вот тяжелые воспоминания о тех днях ещё долго его мучили".
И это только начало. Шраер-младший ещё не раз вставит Совку шпильку, часто в совершенно бунинском духе, так что культурное совпадение – всплеск интереса к "Окаянным дням" в преддверии визита писателя – неслучайно. Но "В ожидании Америки", к счастью, лишена истерических ноток застрявшего в послереволюционной Одессе будущего нобелевского лауреата. Таких, от которых иногда за Ивана Алексеевича при прочтении бывает стыдно, как за мужчину. А вот за Максима Шраера не стыдно. И хотя оппоненты опять непременно скажут здесь, что мы сопоставляем несопоставимых писателей, факт есть факт. Россыпь впечатлений, ни на тон не потускневшая за годы, прошедшие с момента, когда Америка была для Шраера только ожиданием, щедро предлагается читателю в самых скромных, строгих и порядочных словесных декорациях – без того, что точно, но негигиенично называется в кулуарах "соплями".
"Самым удивительным было то, что Гюнтер, австриец, радовался кофе со сладостями не меньше нашего. Никогда раньше не приходилось нам пробовать такого волшебного кофе. Ка-пу-ци-нер!.. …Вот портрет Гюнтера: среднего роста, около пятидесяти. Живчик. Голова и шейные складки всё время двигаются".
"До самого отъезда из Габлица мы кипятили воду кипятильником, прихваченным из Москвы. У нас установился собственный распорядок дня. Мы совершали длинные прогулки по Венскому лесу".
"Теперь неизбежное отступление о моей тёте и её багаже".
Всё это очень перекликается с другим голосом начала прошлого века, гораздо более жизнеутверждающим, но тоже (так считал его носитель!) имеющим с Буниным самую непосредственную связь – с голосом Валентина Катаева, так, как он звучит в "Волшебном роге Оберона" и особенно – в "Алмазном моем венце".
И снова совпадение: Максим Шраер вдохновенно переживает приключение с участием отца в Италии, совершенно как герои "Хуторка в степи". А в финале мы услышим один в один катаевскую интонацию относительно природы воспоминаний. Не дай вам Бог решить, что это плагиат или хотя бы цитирование! Это — литературная традиция и, если угодно, литературные гены. Но останавливаться на этом не следует, потому что и "Алмазный мой венец", и "В ожидании Америки" стоит внимательно читать самим, а кроме того, на пути к "Заокраинному Западу" (вы же не думаете, что профессор Толкин писал Валинор просто из головы?) лирического героя ещё ожидают такие волшебные места, как Рим, Виа Фиуме, Ладисполи…
"Спустя полчаса, когда Умберто Умберто вернул его ровно на то место у парапета, откуда увел на прогулку, Соловейчик был уже совершенно убежден, что Умберто Умберто – тайный агент".
Можно ещё долго выдирать из ткани повествования особенно замечательные ниточки – проблема в том, что так очень скоро получится сильно просвечивающая рогожа из предлогов и местоимений. Смысла, таким образом, в этом не много. Правильно будет лишь сказать, что "В ожидании Америки" – это, продолжая неожиданно возникшие толкинистские аналогии, в полном смысле "Возвращение короля". Только не какого-то одного автора, а короля-стиля, короля-метода, короля-традиции. Со времен Катаева и Паустовского (в первую очередь во "Времени больших ожиданий") так никто не писал. И никто не отвешивал таких плюх СССР со времен Бунина. К большому счастью и Максим Шраер, и его лирический герой (мы всё-таки не ставим знака равенства между живым человеком и тем, который на бумаге) не унаследовали бунинской обиды и саможалости. Зато восприняли, развили и адаптировали к современности восхитительную жизнерадостность литературных ребят из московской газеты "Гудок".
И когда после долгого путешествия в таких местах, занятнее которых вырвавшемуся из Союза юноше, кажется, уже и быть не может, он – а с ним и мы – слышим вопрос: "Мальчик мой, а ты бывал хоть раз в Каменце? – спросил меня дядя Пиня, когда мы встали из-за стола", становится понятно на уровне ощущений то, за чем стоит гоняться и ради чего стоит жить. А именно: ВСЁ ЕЩЁ ВПЕРЕДИ!
Кстати, и сама книга Шраера – тому доказательство. Ведь кому-то только предстоит её прочитать!..
Ника Налёта.
