Павел Крусанов (р. в 1961) — один из беллетристов, для которых первостепенное значение имеет литературная игра, изящное словоплетение, belle lettres. Наследник Маркеса, Павича и Набокова, литературный попутчик Пелевина и Сорокина, Крусанов крепит свои метафоры на каркас общественно-политических тезисов. Империя, тирания, судьба интеллигенции во власти, Ленин, Путин, Курёхин, антиамериканские настроения — таковы тезисы. Подземный колокол, чьи колебания определяют движение русской истории; сын, рожденный от мертвого отца; вавилонская башня, врастающая гигантской скважиной внутрь Земли; "душ Ставрогина" — таковы метафоры. Но вот какова реальность?
В ожидании превращения
Павел Васильевич считает жуков прекрасными созданиями, коллекционирует их, как Набоков бабочек, и говорит в интервью: "Возможно, я должен был родиться жуком, но что-то пошло не так, и теперь мне приходится мучиться в человеческом обличии". В ожидании очередного перерождения, которое, как все мы надеемся, пройдет гораздо удачнее, Крусанов написал на сегодняшний день четыре романа, несколько повестей, сборник рассказов.
Его первый роман "Укус ангела" (1999) был опубликован в журнале "Октябрь" и отмечен премией этого журнала как лучшая публикация года. В 2002 г. он становится финалистом премии "Национальный бестселлер" с романом "Бом-бом". Три года спустя другой роман "Американская дырка" — опять финалист "Нацбеста". В 2010 г. совершен прорыв, и роман Крусанова "Мертвый язык" становится финалистом премии "Большая книга". Кроме того, Павел Васильевич еще побывал в финале таких литературных премий, как "Северная Пальмира" (1996) и АБС-премия (2001).
В довершении мучений человеческого обличья Крусанова он — издательский работник, и стало быть почти вся его жизнь связана с буквами. Неудивительно поэтому сделанное им однажды признание: "испытываю отвращение к печатному слову и всем буквам алфавита вообще". И желание родиться жуком — неудивительно.
Метаморфозы и метафоры
Всякий, кто читал Милорада Павича, уже имеет некоторое представление о стиле Крусанова. Вот из "Укуса ангела": "День её рождения был тёмен от затмения, котоpому не нашлось пpичины, а накануне тpи ночи подpяд люди не видели луны, астpономы империи не узнавали небесных фигуp Зодиака, и алая хвостатая звезда висела над чёpной землёй. Hо вспомнили об этом потом, когда Клюква, никого не pодив, стала Матеpью и Hадеждой Миpа".
Словеса Крусанова кто-то называет избыточными, кто-то завораживающими, кто-то прекрасными и неподражаемыми. Говоря объективно, редкий объект остается у него без чего-нибудь дополнительного: развернутой ли метафоры, сложноподчиненного сопоставления или, на худой конец, однословного определения (далее все цитаты из "Укуса ангела"):
"В канаве у деревенской улицы среди зарослей лабазника возились три поросёнка, в которых лишь понаторевший в адвокатской казуистике английский ум мог заподозрить трудолюбие".
"Глухо, как стакан под матрасом, хрустнула ключица".
Порой, бывает, автор в безудержном увлечении выдает то ли нелепость, то ли очередную провокацию:
"На этих уроках Некитаев всегда садился на первую парту, сгоняя оттуда близнецов Шереметевых с одним лицом на двоих…" — следует ли это понимать, что у близнецов было по одному глазу на брата и по половине носа у каждого?
И — да, нелюбителям заумных словечек в Крусанова заглядывать не след, чтобы лишний раз не расстраиваться:
"Интервью получилось философическое, но вполне проницаемое — что-то о бодрийаровском симулякре и декадентском дискурсе новых символистов" ("Укус ангела").
Всякий, кто читал апрельские тезисы Ленина, имеет представление о содержании книг Крусанова, ибо это содержание — сама современность, невзирая на то, что герои внемлют призыву лесов укореняться и превращаются в деревья; проливается на них чудесный "душ Ставрогина"; тиран готов выпустить в мир "псов Гекаты", а в подземной башне живет колокол, звоном своим пробуждающий тот самый русский бунт. Современные политические реалии не так уж сложно угадать в вывернутых наизнанку метафорах. Со страниц вещают, хоть и замысловато, хоть и заброшенные то в утопическое будущее, то в переиначенное прошлое, наши современники. Их мысли и настроения, кстати, сами по себе совсем несложные:
"Давно бы пора уяснить, что добро и зло, как любовь и ненависть, как наслаждение и боль — не противоположности, а, так сказать, звенья одной цепи, которая сковывает человека разом, как кандалы" ("Укус ангела").
Всякий, кто увлекается шарадами, смысловыми перевертышами, стилистическими загадками, найдет в Крусанове задорного товарища по играм. "Писатель ничем не отличается от человека, который делает из спичек кораблики, например… Это прикладное занятие, и смотреть на слово писателя как на прогноз или руководство к действию совершенно нелепо. Всё это — игра и организация досуга, ничуть не более того…", — говорит Павел Васильевич.
Мозговая контузия
"Перелистнув последнюю страницу “Дырки”, ощущаешь симптомы мозговой контузии: эта, как и предыдущие крупные работы питерского прозаика (“Укус ангела”, “Бом-бом”), — вязкий публицистический миракль, щедро нашпигованный платоническими диалогами и экзотическими лексемами", — пишет в рецензии на роман "Американская дырка" Аделаида Метёлкина.
Мозговая контузия, в большей или меньшей степени, принесет удовольствие или раздражение, но случится непременно, какое произведение Крусанова не взять. Хотя надо иметь в виду, что уже вторая встреча с автором может разочаровать. Так, Лев Данилкин, отреагировавший на "Укус ангела" признательной, благородно-воинственной рецензией, про роман "Бом-бом" написал уничижительную заметку, стилизованную под газетную, из рубрики "Происшествия": "Покусанный ангелами житель города С.-Петербурга П.Крусанов, трудоустроенный в издательстве "Амфора" на должности редактора, угодил в ужасную переделку: подвергся насильственным действиям со стороны гражданина Республики Сербия М. Павича. /…/ Несчастный Крусанов, который уже в своем бестселлере "Укус ангела" слишком близко подобрался к вампиру-графоману Милораду Павичу, на этот раз не смог соблюсти дистанцию".
Наталия Гуревич
