Антон Чиж "Безжалостный Орфей"

Иногда бывает, что из двух зол надо выбирать наихудшее. К такому выбору подталкивала ситуация. Аполлон Григорьевич очень спешил и получил результаты исследования впечатляюще быстро. Что с ними делать – предстояло решать не менее быстро. В глубине душе он ценил и даже умилялся попыткам Коли стать великим сыщиком. Но иллюзии, питаемые вчера, окончательно рассеялись. Мальчика, конечно, обижать не стоит, пусть бегает в свое удовольствие. Но надеяться, что он раскроет эти убийства, – преступная наивность. Именно преступная. Нельзя тратить время и рисковать человеческими жизнями. Опасность более чем реальна. А раскрыть Гривцов может только глубины своей глупости. Не тот талант, конечно. Вот если бы Ванзаров… Эх, да что теперь…

Как ни тягостно было Аполлону Григорьевичу, но он переборол характер. И отправился на Большую Морскую. Зная привычки Вендорфа, рассчитал заявиться в тот момент, когда полицеймейстер особенно беззащитен. То есть перед обедом. Именно в эти золотые минуты, остающиеся до главного церемониала, у Вендорфа можно выпросить все что угодно. Полковник согласится, чтобы отстали и не сорвали традиционное наслаждение. Главное – фактор внезапности.
Не став телефонировать и проситься на прием, в котором могли отказать, Лебедев заявился в канцелярию, когда оставалось без четверти до обеда. Адъютант растерялся и не успел встать заслоном господину с желтым чемоданчиком. Дружелюбно помахав, он толкнул дверь и без спросу проник в кабинет.
Оскар Игнатьевич как раз полировал ногти, когда на пороге возник незваный гость. Все-таки он криво улыбнулся и сообщил, как рад, но с внутренним содроганием отметил, что времени осталось в обрез.
– Долго не задержу, – пообещал Лебедев, садясь напротив. – Знаю вашу занятость. Только неотложное дело заставило вторгаться к вам. Не в обиде?
Вендорф изобразил в воздухе некий знак, который можно было расценить и как "ни в коем случае, всегда рад!" и как "разве от вас отвяжешься, пиявка криминальная!". Как кому нравится. Лебедев выбрал первый вариант, еще раз поблагодарил, явно испытывая нервы полковника, и сказал:
– Поздравляю.
Оскар Игнатьевич не знал за собой никакой победы и потому насторожился.
– Случилось то, что обещал, – пояснили полковнику. Но и это не рассеяло тьмы. Он явно не понимал, куда его затягивают.
– Еще одна барышня наложила на себя руки, – сказал Лебедев напрямик.
– Фу ты… – Полковник чуть не произнес крепкое словцо. А уж он-то готовился к худшему. К чему? Да мало ли худшего может быть в хозяйстве полицеймейстера. – Стоило об этом беспокоиться…
– Барышня двадцати пяти лет, Зинаида Лукина, проживала в номере "Центральной". Повешена рано утром. Предварительно отравлена хлороформом.
– И что такого?
– Как я предупреждал, преступник не остановился на первой жертве. Продолжает убивать невинных барышень. С этим надо…
– Так уж и невинных? – перебил Вендорф.
– Никаких провинностей перед законом за ними не числится.
– Сколько стоит номер в "Центральной"? Рубликов сто пятьдесят, а то и двести. И кем была эта…
– Лукина… Учительница словесности.
– Вот именно! – полковник внушительно поднял палец. – На какие шиши? А я вам отвечу…
– Помню ваше мнение о любовницах и их участи, – теперь уже влез Лебедев. – Если один случай еще можно списать на игру чувств, то здесь совсем другое. Их душат, как кур. Расчетливо, цинично и чисто. Опять это убийство готовы были списать на нервный срыв.
– А как вы о нем узнали?
– Сообщили.
– Интересно, кто же это постарался… – Вендорф строго кашлянул, поглядывая на часы. – Наш разговор затягивается, не перенести ли его на другое время?
– Прошу объявить общую тревогу по городу. Или хоть по Отделению.
Оскар Игнатьевич не ожидал такого лихого оборота.
– Зачем? – сдержанно спросил он.
– У нас нет Ванзарова, который мог бы распутать этот клубок. Значит, надо брать не качеством, а количеством. Поднять всех, поднять филеров и участки. Поднять сыскную полицию. Если понадобиться – жандармов. Рыть и рыть. И тогда мы сможем…
– Нет, не сможем! – Вендорф выпрямился в кресле. – Общую тревогу поднять! Хорошенькое дело. Ради чего? Бомбистов, не дай Бог, ищем? Ограблен центральный банк? Вовсе нет. Какие-то проститутки наложили на себя руки. И господин Лебедев призывает бить во все колокола. Отлично!
– Они не проститутки.
– Какая разница! Да поймите же, как на это посмотрит начальство. А посмотрят строго. Вы что, не знаете, какая нынче политическая ситуация? Весной ожидаем коронацию нового императора. А в столице барышни начинают вешаться. Как это могут представить мерзкие газетенки? Дескать, барышни выражают свой протест новому монарху и самодержавию! Вот как могут повернуть. Еще заграничные пачкуны это дело раздуют: ой, сюси-пуси, ой, полицейское государство, ой, душители свободы! Что, не знаете?
– Но ведь их убили…
– Никто не будет разбираться в ваших хлороформах. Скажут: политический демарш, вызов молодых и свободных личностей против прогнившей тирании. А вы хотите всеобщую тревогу поднять. Да после этого меня… то есть нас, взашей погонят. Так-то вот…
Лебедев молчал, как будто сокрушенный аргументами. Политическая целесообразность кого хочешь, с ног свалит. Не только великого криминалиста.
Видя безоговорочную победу, Оскар Игнатьевич смягчился и почти ласково сказал:
– Бросьте вы это дело, лучше уж приставы запишут их самоубийцами. Так всем будет лучше. Поверьте, Аполлон Григорьевич. Вы же знаете, как я к вам расположен… Да вот хотите, пойдем со мной отобедать. Там и мысли грустные развеем. Ну, право, пойдемте… Мне приятно будет. И вы взбодритесь…
Внешне Лебедев смирился. Он не стал бурно вскакивать, метать громы и молнии, а, напротив, поглаживая чемоданчик, очень тихо сказал:
– Как вам будет угодно.

– Ну вот и чудесно! – Вендорф поднялся, протягивая холеную ладонь. – Рад, что нашел в вас разумного человека.
Аполлон Григорьевич пожал начальственную руку, вежливо отказался от обеда, уже простившись и пожелав приятно аппетита, вдруг повернулся:

– Обязан предупредить. В ближайшие дни, быть может завтра, ожидайте новых трупов. Разумеется, самоубийства. Честь имею…
Криминалист вышел, оставив полконика в тягостном недоумении: и почему талантливые люди так неприспособленны к тонкостям государственной службы? Буквально рвут невидимые нити, что держат систему. Отчего в природе такой парадокс?

Не найдя ответа, которого, быть может, и нет вовсе, Оскар Игнатьевич нашел успокоение от забот в отличном обеде.