Есть еще два параллельных эпизода в романах М. и Булгакова. В "Ангеле Западного окна" перед переходом барона Мюллера в инобытие (или вскоре после такого перехода, ибо время в романе М. размыто, и соотношение реального и потустороннего мира порой трудно свести к какой-то единой временной шкале) ему является Липотин. Шея антиквара повязана красным платком, чтобы скрыть кинжальную рану, нанесенную кем-то из его тибетских собратьев-монахов, владельцев тайн магии. Эти тайны Липотин-Маске будто бы разгласил Мюллеру, за что и наказан. Во время их беседы к оконному стеклу "прилипло мертвенно бледное лицо княгини" Асайи. В конце же беседы барон понимает, что беседовал не со стариком-антикваром, а лишь с его призраком-привидением, ибо в кресле, где сидит Липотин, в действительности никого нет.
У Булгакова точно так же перед финансовым директором Театра Варьете Римским появляется администратор Варенуха, пытающийся под козырьком кепки скрыть огромный синяк у самого носа с правой стороны лица - косвенное свидетельство того, что ударивший его Азазелло - левша, "демон левой руки". Подобно Липотину, Варенуха говорит с Римским измененным голосом, а шею с укусом Геллы закрывает сереньким полосатым кашне. В конце беседы финдиректор с ужасом обнаруживает, что сидящий в кресле администратор не отбрасывает тени, а, значит, только призрак. В окне же Римский видит Геллу с явными следами трупного разложения. Кстати, образ императора Рудольфа II (1552-1612), знаменитого покровителя алхимиков, мог появиться среди гостей на Великом балу у сатаны под влиянием "Ангела Западного окна", где императору-алхимику отведена заметная роль.
Главный герой романа М. барон Мюллер не только сливается с Джоном Ди ("Я сплавился с ним, слился, сросся воедино; отныне он исчез, растворился во мне. Он - это я, и я - это он во веки веков"), но и, преодолев тем самым чары Черной Исаис, обретает подлинное бессмертие, став Всечеловеком, поднявшись над Бытием и Инобытием, отыскав в себе самом энергию, необходимую для достижения высшего духовного "Я". Это означает, согласно гностическим и теософским учениям, слияние с Иисусом Христом. Христос в романе М. - это Божественный Логос-Истина, и в этом же контексте фигурирует Понтий Пилат со своим вопросом об Истине. В новом мире, стоящем как над Бытием, так и над Инобытием, барон Мюллер, литератор, нашедший рукописи Джона Ди (или сам их создавший?), мастер, прошедший путем Великого магистерия (с помощью главы масонского ордена розенкрейцеров адепта Гертнера), хотя и соединяется со своей мистической возлюбленной королевой Елизаветой в развалинах Эльзбетштейна (одновременно это - родовой замок Джона Ди в Мортлейке), но полностью лишен возможности заниматься литературой и вообще гуманитарными науками. Данное обстоятельство особо подчеркивается в "Ангеле Западного окна": "...Вопросами или книжным знанием в магии могущества не обретешь". Отныне местом приложения сил Мюллера-Ди "станет лаборатория: в ней ты сможешь осуществлять то, к чему всю жизнь стремилась душа твоя".
Здесь имеется в виду стремление Джона Ди к обретению философского камня (главной цели всех алхимиков) и через это - к достижению абсолютной духовной гармонии. Он становится "помощником человечества" и "до конца времен" сможет наблюдать земное бытие. Через Мюллера-Ди будет изливаться "благодатная эманация вечной жизни". Но, подобно лишь одному лику двуличного божества Бафомета, взгляд героя М. будет всегда обращен только назад, к земной жизни. Как и другим членам ордена розенкрейцеров, ему не дано знать, "что есть эта вечная жизнь", ибо, по словам Теодора Гертнера, все розенкрейцеры "обращены спиной к сияющей, непостижимо животворящей бездне, Яна же шагнула через порог вечного света, глядя вперед", так как "путь Яны - это женский, жертвенный путь. Он ведет туда, куда мы за ней следовать не можем и не имеем права. Наш путь - это Великий магистерий, мы оставлены здесь, на земле, дабы превращать".
Здесь - некая неполнота награды, данной Мюллеру-Ди. Возможная причина подобного исхода - в земном честолюбии мастера Джона Ди, из-за которого алхимик и слившийся с ним потомок навсегда обратили взор к земной, а не к вечной жизни. У М. полная награда принципиально недостижима ни для кого, и даже безгрешная Яна, пожертвовавшая собой ради спасения возлюбленного, "избегла и бытия и небытия", поскольку, по словам Гертнера, "также и нам не дано видеть или хотя бы предполагать, что такое вечность непостижимого Бога; она близка и одновременно недосягаемо далека от нас, ибо пребывает в ином измерении". В разных измерениях вечно суждено пребывать Мюллеру-Ди и Иоганне-Яне. Как бы на границе этих измерений и расположен замок Эльзбетштейн.
Основные идеи и сюжетная схема "Ангела Западного окна" присутствуют еще в раннем рассказе М. "Мейстер Леонгард", где главный герой стремится найти совершенного мастера и в конце концов находит его в себе самом, на развалинах старого замка соединяясь со своей умершей возлюбленной.
У Булгакова Мастер воссоединяется в потустороннем мире с Маргаритой, обретая последний приют. В отличие от главного героя "Ангела Западного окна", он не только избавлен от земных забот и награжден покоем и тишиной, но и получает неограниченную возможность именно к литературному творчеству, к усвоению книжного знания. Воланд риторически спрашивает "трижды романтического мастера": "Неужели ж вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером?", а Маргарита рисует перед ним соблазнительную перспективу: "Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи".
Воланд предлагает Мастеру "подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула". Но в "Фаусте" гомункула творит не Фауст, а сторонник гуманитарного, книжного знания доктор Вагнер, которому и уподоблен главный герой "Мастера и Маргариты". Джон Ди у М. - алхимик, одержимый поисками философского камня, поэтому в своей последней обители он должен продолжать то, чем занимался на земле: лабораторные опыты.
Целью жизни булгаковского Мастера было создание великого романа, творчество в духе романтиков конца XVIII - начала XIX в. Поэтому в последнем приюте он будет писать гусиным пером и наслаждаться книжным знанием, героями любимых книг. Каждому дано по его вере, как и провозглашает у Булгакова Воланд, а у М. - Теодор Гертнер. Кстати, имя Теодор, греческое "божий дар", носил доктор Воланд в ранней редакции, так что инфернальные герои обоих писателей пародийно связаны с Богом.
В финале "Ангела Западного окна" барон Мюллер обретает способность со стороны наблюдать свое земное бытие и читает в свежем номере газеты, что он будто бы погиб во время пожара "вулканического происхождения", который нельзя было потушить, несмотря на все старания "доблестной пожарной команды". Пожар этот произошел в доме №12 по Елизаветинской улице (намек на мистическую возлюбленную Джона Ди английскую королеву Елизавету I (1533-1603) в сочетании со священным числом 12), причем тело барона Мюллера так и не было обнаружено. В "Мастере и Маргарите" в пламени вызванного потусторонними силами пожара в квартире №50 дома 302-бис по Садовой исчезает труп Барона Майгеля, убитого во время Великого бала у сатаны, причем вытащить его и потушить пожар не было никакой возможности.
В ранних редакциях Азазелло приканчивал Майгеля с помощью ножа и только в окончательном тексте доносчик гибнет от револьверной пули. В "Ангеле Западного окна" барона Мюллера и Джона Ди неоднократно пытаются убить ножом. М. сохраняет двойственность судьбы Мюллера-Ди - то ли он погиб в пламени пожара, то ли его тело бесследно исчезло. У Булгакова Мастер и Маргарита или покончили с собой (были отравлены Азазелло), или бесследно исчезли (в эпилоге упоминается версия похищения их Воландом со свитой).
Рукопись барона Мюллера, которая и составляет роман "Ангел Западного окна", будто бы погибла в огне, но при этом чудесным образом стала достоянием читателей. Точно так же из пепла возрождается сожженная Мастером рукопись романа о Понтии Пилате, подтверждая слова Воланда о том, что "рукописи не горят".
Подобная черной кошке, Исаис Черная, как говорится в том же газетном сообщении о пожаре, бродит по пепелищу и нападает на домовладельца: "Рассказывают о какой-то подозрительно смелой даме в чересчур облегающем черном ажурном платье (куда только смотрит полиция нравов?!), которая из ночи в ночь бродит, словно что-то отыскивая, по пожарищу. Один солидный домовладелец, коего невозможно заподозрить в каких-либо романтических бреднях уже хотя бы потому, что он член христианско-социалистической партии, уделял сему "привидению" особое внимание и частенько шел за стройной незнакомкой следом, разумеется, для того лишь, чтобы объяснить ей вызывающее неприличие ее поведения: в самом деле, разгуливать по ночным улицам в таком узком, полупрозрачном платье! Так вот этот исключительно положительный мужчина, даже в позднюю ночную пору не забывающий о нравственности, настаивает на том, что в определенный момент ее отливающее серебром платье растворялось в воздухе и - о ужас! - эта совершенно голая дама подходила к свидетелю и, покушаясь на его честь примерного семьянина, пыталась ввергнуть его в грех прелюбодеяния. Стоит ли говорить, что все ее ухищрения остались безрезультатными, с тем же успехом сия дщерь греха могла бы соблазнять телеграфный столб!"
Булгаковская Маргарита, превратившись в ведьму, безуспешно пытается соблазнить "добропорядочного семьянина" "нижнего жильца Николая Ивановича", а потом появляется нагой на Великом балу у сатаны. После бала она как кошка вцепляется в лицо Алоизию Могарычу, по доносу завладевшему комнатами Мастера.
В заметке, сообщающей о гибели главного героя "Ангела Западного окна" отмечалось: "Не только живущая по соседству с домом №12 молодежь, которая не находит себе лучшего занятия, как до глубокой ночи шататься по улицам, но и люди пожилые, коих трудно заподозрить в легкомыслии, утверждают, что на пожарище в период ущербной луны появляются привидения, причем одни и те же. Ну, спрашивается, почему сразу привидения?! Всем этим наивным людям почему-то не приходит в голову вполне естественная мысль о мистификации - если это вообще не обман зрения! - устроенной какими-то сумасбродными повесами, ряженными в карнавальные костюмы. Неужели среди добропорядочных жителей нашего города есть еще такие!".
В "Мастере и Маргарите" Воланд почти теми же словами убеждает буфетчика Театра ВарьетеСокова, что червонцы, брошенные зрителям во время сеанса черной магии, были всего лишь мистификацией, отказываясь верить, что кто-то мог сознательно воспользоваться ими как платежным средством:
" - Ай-яй-яй! - воскликнул артист, - да, неужели ж они думали, что это настоящие бумажки? Я не допускаю мысли, чтобы они это сделали сознательно.
Буфетчик как-то криво и тоскливо оглянулся, но ничего не сказал.
- Неужели мошенники? - тревожно спросил у гостя маг, - неужели среди москвичей есть мошенники?
В ответ буфетчик так горько улыбнулся, что отпали всякие сомнения: да, среди москвичей есть мошенники".
И у М., и у Булгакова потенциально имеется возможность рационального объяснения происходящего. Чисто теоретически "Ангел Западного окна" можно истолковать как сопровождающийся раздвоением личности шизофренический бред барона Мюллера, спровоцированный находкой рукописей Джона Ди и гипнотическим внушением со стороны Липотина. Но такое прочтение М. сознательно пародирует в заключающей роман газетной заметке как образец обывательского восприятия мистических явлений, в реальной возможности которых сам писатель нисколько не сомневался.
У Булгакова же шизофрения Ивана Бездомного, развившаяся после встречи с Воландом на Патриарших и гибели Берлиоза, описана клинически точно. Однако автор "Мастера и Маргариты", как и почитаемый им Эрнст Теодор Амадей Гофман (1776-1822), рациональным объяснением не исчерпывает всего происходящего в художественном пространстве произведения, что, однако, не свидетельствует о наклонности к мистицизму. В сохранившейся в архиве Булгакова статье И. В. Миримского (1908-1962) "Социальная фантастика Гофмана", опубликованной в № 5 журнала "Литературная учеба" за 1938 г., писатель подчеркнул следующие строки: "...цитируются с научной серьезностью подлинные сочинения знаменитых магов и демонолатров (специалистов по демонологии), которых сам Гофман знал только понаслышке. В результате к имени Гофмана прикрепляются и получают широкое хождение прозвания, вроде спирит, теософ, экстатик, визионер и, наконец, просто сумасшедший. Сам Гофман, обладавший, как известно, необыкновенно трезвым и практическим умом, предвидел кривотолки своих будущих критиков..."
По свидетельству близкого друга Булгакова драматурга Сергея Александровича Ермолинского (1900-1984), автор "Мастера и Маргариты" однажды успешно разыграл его с помощью этой статьи, просто заменяя фамилию "Гофман" на "Булгаков" - настолько все сказанное о немецком романтике казалось писателю подходящим к нему самому. Ермолинскому умирающий друг категорически заявил: "...Я не церковник и не теософ, упаси боже..."
М. таких слов никогда бы не произнес. Автор "Ангела Западного окна", искренне убежденный в том, что духовная гармония принципиально недостижима в пределах земного бытия, в последние годы жизни был приверженцем махаянистской ветви буддизма и в своих романах стремился показать возможность достижения подобной гармонии в некоем "третьем мире", за границей как бытия, так и инобытия.
Для Булгакова мистическое в "Мастере и Маргарите" было лишь литературным приемом, что он и подчеркнул в письме Правительству от 28 марта 1930 г., указав на "выступающие в моих сатирических повестях: черные и мистические краски (я - МИСТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта..."
Для М. же мистическое было не приемом литературы, а способом преобразования собственного бытия.
