Заштампованный, растиражированный и растасканный читателями на цитаты монолог Воланда. Страшный, по своей сути, соблазн, придуманный советской властью для всей интеллигенции России.

- Виноват, - мягко отозвался неизвестный, - для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишён возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?

(можно ли хоть что-нибудь запланировать, когда в любой момент всякий человек в СССР сверху донизу иерархической служебной лестницы может быть объявлен преступником).

И в самом деле, - тут неизвестный повернулся к Берлиозу, - вообразите, что вы, например, начнёте управлять, распоряжаться и другими, и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома лёгкого… - тут иностранец сладко усмехнулся

(мне трудно предположить, какие ассоциации вызывала у М.А.Булгакова, а в романе у Воланда, саркома лёгкого, судя по усмешке у этой смерти было чудовищное распространение в верхних эшелонах советской власти),

как будто мысль о саркоме лёгкого доставила ему удовольствие, - да, саркома, - жмурясь, как кот, повторил он звучное слово

(«саркома» - слово скорее шипящее и мрачное, чем звучное, просто так можно услышать сарказм автора о советской власти),

- и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать. Вы, чуя неладное, бросаетесь к учёным врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье – совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И всё это кончается трагически: тот, кто ещё недавно полагал, что он чем-то управляет

(так закончили жизнь многие бывшие руководители советской власти),

оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и ещё хуже: только что человек соберётся съездить в Кисловодск, - тут иностранец прищурился на Берлиоза

(вот основная причина и повод скорейшей расправы над Михаилом Александровичем, возможная в ближайшее время его эмиграция),

- пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, так как неизвестно почему вдруг возьмёт поскользнётся и попадёт под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее думать, что управился с ним кто-то совсем другой? – и здесь незнакомец рассмеялся странным

(то есть Воланд цинично ехидничает, зная наперёд, что М.А.Берлиоза очень скоро убьют по его приказу)
смешком».

Необходимое дополнение.

Заштампованный, растиражированный и растасканный читателями на цитаты монолог Воланда. Страшный, по своей сути, соблазн, придуманный советской властью для всей интеллигенции России.
Либо с восторгом восхваляя идеологию коммунизма иметь приличное, по сравнению с другими, положение в советском обществе, либо каторга, болезни и смерть.
Воланд грубо сравнивает свои дела с промыслом божьим, тем самым нагнетая страх на редактора и желая продемонстрировать ему свои возможности. Он угрожает несговорчивому Михаилу Александровичу Берлиозу, раскладывая перед ним варианты его будущего, представляя последний шанс отказаться от своих убеждений, и склонив голову добровольно пойти в услужение новой власти.
Должен сам догадаться маститый литератор о неизбежности подготовленного убийства.
Не славу божьему провидению воспевает здесь автор, но показывает страшный, практически безальтернативный выбор между подлостью и смертью, уготованный в СССР для интеллигенции.
Иначе, продать свою душу дьяволу, в лице Сталина, под угрозой гибели, предлагается маститому литератору, председателю Массолита, известному редактору Михаилу Александровичу Берлиозу.