- Так этот Горностаев (рассказчик про генерал-губернатора) актер хороший? - спросил я, наливая вина Бомбардову.

Примечание.

М.А.Булгаков пробует использовать обыкновенную совместную выпивку, как метод которым Максудов пытается воспользоваться для заманивания к себе Бомбардова, чтобы выведать от него результаты состоявшегося совещания старейшин Независимого Театра.
Вероятно, писателя не удовлетворил такой вариант трактовки эпизода, поэтому он в 'закатном' романе никак не используется.
Тем не менее, понятно, что разговорить человека с помощью сухого вина нельзя. Бомбардов заявился к Максудову не с целью выпить под предлогом поддержки, а с другой целью. Он, изображая из себя захмелевшего человека, якобы нечаянно рассказывает ему историю Герасима Николаевича Горностаева, которого под смертельной угрозой вынудили исполнять ежегодно служебные вояжи за границу для выполнения поручений НКВД.

- Угу-у, - ответил Бомбардов.
- Нет, "угу-у" - это мало. Ну вот, например, насчет Маргариты Петровны известно, что Островский сказал "очень хорошо". Вот уж и какая-то зазубринка! А то что ж "угу-у". Может, Горностаев чем-нибудь себя прославил?
Бомбардов кинул исподтишка на меня настороженный взгляд, помямлил как-то...

(семья архитекторов Горностаевых была хорошо известна в Российской империи 19-го века)

- Что бы вам по этому поводу сказать? Гм, гм... - И, осушив свой стакан, сказал: - Да вот недавно совершенно Горностаев поразил всех тем, что с ним чудо произошло... - И тут начал поливать блин маслом и так долго поливал, что я воскликнул:
- Ради бога, не тяните!
- Прекрасное вино напареули - все-таки вклеил Бомбардов, испытывая мое терпение, и продолжал так: - Было это дельце четыре года

(в 1920-ом году ещё никакой проблемы с выездом за границу не было, речь скорее всего идёт тут о 1926-ом году)

тому назад.

Примечание.

Вино 'Напареули' совершенно обыкновенное красное сухое грузинское марочное вино, вырабатываемое из винограда сорта Саперави с 1890 года. В те годы не было ещё сорта белого вина - аналога данного названия. Только в 1983-ем году из сорта винограда Ркацители будет создано белое 'Напареули'.
В романе 'Мастер и Маргарита' М.А.Булгаков будет иначе обыгрывать названия известных в Европе, но неизвестных в Грузии сортов вин 'Фалерно', белое, и 'Цекуба', красное, чтобы метафорически обозначить Белую гвардию и Красную Армию.
Здесь автор пробует на читателях идею воздействия алкогольной темы с грузинским вином на связь с личностью И.В.Сталина. Вероятно, он хотел узнать реакцию людей на название определённого сорта вина, и какие ассоциации они вызовут в их сознании.
Надо ещё заметить здесь о Святом Герасиме Иорданском (умер в 475 году), известным в истории Христианства, как монах, впавший в ересь, а потом раскаявшийся в своих заблуждениях. Славу ему принесло исцеление от ран и приручение дикого льва.

Раннею весною, и, как сейчас помню, был тогда Герасим Николаевич как-то особенно весел и возбужден

(так ведут себя люди, которые задумали какую-то хитрую авантюру с корыстной целью).

Не к добру, видно, веселился человек! Планы какие-то строил, порывался куда-то, даже помолодел

(естественно, что человек ожидающий исполнения желаний обретает юношеский задор).

А он, надо вам сказать, театр любит страстно. Помню, все говорил тогда: "Эх, отстал я несколько, раньше я, бывало, следил за театральной жизнью Запада, каждый год ездил, бывало, за границу, ну, и натурально, был в курсе всего, что делается в театре в Германии, во Франции! Да что Франция, даже, вообразите, в Америку с целью изучения театральных достижений заглядывал"

(сам того не желая, от нетерпения, Герасим Николаевич проговаривается среди театральных служащих о своих устремлениях покинуть Россию навсегда).

- "Так вы, - говорят ему, - подайте заявление да и съездите". Усмехнулся мягкой такой улыбкой

(в СССР поездка за границу была связана со сложной процедурой получения специального разрешения, конечно, было лучше делать вид, что ты просто сам осознанно отказываешься от такой прогулки в заграничную командировку).

"Ни в коем случае, отвечает, не такое теперь время, чтобы заявления подавать! Неужели я допущу, чтобы из-за меня государство тратило ценную валюту? Лучше пусть инженер какой-нибудь съездит или хозяйственник!"
Крепкий, настоящий человек!

(никто никогда не верил в стране ни одному человеку, утверждавшему, что он добровольно отказывается от возможности совершить выезд за рубеж; в лучшем случае его принимали за дурака, а в худшем подозревали, что он провокатор и секретный сотрудник НКВД)

Нуте-с... (Бомбардов поглядел сквозь вино на свет лампочки, еще раз похвалил вино)

(М.А.Булгаков намеренно ради эксперимента сосредотачивает внимание читателей на вино, которое пьют собеседники, чтобы наверняка получить определённую реакцию; в романе 'Мастер и Маргарита' герои перед смертью тоже разглядывают мир, окрашивающийся в красные цвета, сквозь бокал вина)

нуте-с, проходит месяц, настала уже и настоящая весна. Тут и разыгралась беда. Приходит раз Герасим Николаевич к Августе Авдеевне в кабинет. Молчит. Та посмотрела на него, видит, что на нем лица нет, бледен как салфетка, в глазах траур

(его излишняя болтливость вызвала интерес руководителей к его персоне и секретным планам, перепуганный насмерть явился Горностаев по вызову Августы Андреевны).

"Что с вами, Герасим Николаевич?" - "Ничего, отвечает, не обращайте внимания". Подошел к окну, побарабанил пальцами по стеклу, стал насвистывать что-то очень печальное и знакомое до ужаса. Вслушалась, оказалось - траурный марш Шопена. Не выдержала, сердце у нее по человечеству заныло, пристала: "Что такое? В чем дело?"

(можно подумать, помня, как уплетала она бутерброды на глазах голодного Максудова, что у подобных дам есть сердце, конечно, она устроила ему натуральный допрос с пристрастием)

Повернулся к ней, криво усмехнулся и говорит: "Поклянитесь, что никому
не скажете!" Та, натурально, немедленно поклялась. "Я сейчас был у доктора,
и он нашел, что у меня саркома легкого". Повернулся и вышел

(закончилась их беседа прямой угрозой неминуемой, как саркома, расправы, если он только попытается совершить побег из страны).

- Да, это штука... - тихо сказал я, и на душе у меня стало скверно

(для Максудова совершенно понятна метафора эзопова языка Бомбардова, который объясняет ему, какого рода возмездие ждёт его в случае попытки нелегально удрать за границу).

- Что говорить! - подтвердил Бомбардов. - Ну-с, Августа Авдеевна немедленно под клятвой это Гавриилу Степановичу, тот Ипполиту Павловичу, тот жене, жена Евлампии Петровне; короче говоря, через два часа даже подмастерья в портновском цехе знали, что Герасима Николаевича художественная деятельность кончилась и что венок хоть сейчас можно заказывать. Актеры в чайном буфете через три часа уже толковали, кому передадут роли Герасима Николаевича.

Примечание.

Очевидно, что некое задание, которое получает Герасим Николаевич при встрече с Августой Андреевной, носит очень рискованный характер, который не предполагает сохранения жизни исполнителю, поэтому срочно распространяется информация о неизлечимой болезни Горностаева.
Понятно, что все разговоры о клятвенном сохранении тайны болезни артиста не более чем фальсификация, необходимая для объяснения будущего исчезновения человека.

Августа Авдеевна тем временем за трубку и к Ивану Васильевичу

(вот главный распорядитель и стратег операции, которую исполняет в Европе Герасим Николаевич).

Ровно через три дня звонит Августа Авдеевна

(получив и доработав все полученные от Ивана Васильевича инструкции)

к Герасиму Николаевичу и говорит: "Сейчас приеду к вам". И, точно, приезжает. Герасим Николаевич лежит на диване в китайском халате, как смерть сама бледен, но горд и спокоен.
Августа Авдеевна - женщина деловая и прямо на стол красную книжку и чек - бряк!

(это паспорт иностранного образца, как это существовало в СССР для проезда за границу, и гонорар за риск)

Герасим Николаевич вздрогнул и сказал:
- Вы недобрые люди. Ведь я не хотел этого! Какой смысл умирать на чужбине?

(то есть, зачем ехать за границу, если придётся там погибнуть?)

Августа Авдеевна стойкая женщина и настоящий секретарь! Слова
умирающего она пропустила мимо ушей

(в СССР если была какая-то абстрактная государственная целесообразность, то интересами личности можно было пренебречь)

и крикнула:
- Фаддей!
А Фаддей верный, преданный слуга Герасима Николаевича.

Примечание.

Святой Фаддей или Апостол Фаддей - это Иуда Фаддей (Иуда Иаковлев или Леввей) - согласно Библии - один из 12 апостолов, брат Иакова Алфеева, сын Алфея или Клеопы.
Упомянут в списках апостолов в Евангелиях от Луки (Лк 6,16) и от Иоанна(14,22); а также в Деяниях Апостолов (1,13). В Евангелии от Иоанна Иуда на Тайной Вечере задаёт вопрос Иисусу о его грядущем воскресении. При этом он назван 'Иуда, не Искариот', чтобы отличить его от Иуды - предателя.
В Евангелии от Матфея (10,3) и от Марка (3,18) упоминается Фаддей или Левей, прозванный Фаддеем; по мнению большинства толкователей - это тот же самый Иуда.

Вероятно, М.А.Булгаков подразумевал здесь беспрекословно преданного новоявленному божеству служащего сотрудника НКВД.

И тотчас Фаддей появился.
- Поезд идет через два часа. Плед Герасиму Николаевичу! Белье. Чемодан. Несессер. Машина будет через сорок минут.
Обреченный только вздохнул, махнул рукой.
Есть где-то, не то в Швейцарии на границе, не то не в Швейцарии,
словом, в Альпах... - Бомбардов потер лоб

(придуманная история о выдуманной болезни подразумевает несуществующую знаменитость с секретным адресом, конечно в Европе адрес знаменитости ни для кого не мог составлять секрета, Бомбардов играет в таинственность, чтобы не угрожать напрямую),

- словом, неважно. На высоте трех тысяч метров над уровнем моря высокогорная лечебница мировой знаменитости профессора Кли. Ездят туда только в отчаянных случаях. Или пан, или пропал. Хуже не будет, а, бывает, случались чудеса. На открытой веранде, в виду снеговых вершин, кладет Кли таких безнадежных, делает им какие-то впрыскивания

(слово 'впрыскивание', обозначающая подкожную инъекцию для местного применения, М.А.Булгаков применит здесь пять(!) раз, так словно и нет в его лексиконе других слов)

саркоматина

(в медицине лекарство называется производным словом от составляющего его основного ингредиента; здесь автор иронизирует по поводу любви Ивана Васильевича к гомеопатии, словно можно малыми дозами пробудить в организме иммунитет против онкологического заболевания),

заставляет дышать кислородом

(при лечении злокачественных образований никакого значения свежий воздух и кислород не имеет; даже современные методики лечения направлены на уничтожение и отмирание больного участка, а не на оздоровление всего организма),

и, случалось, Кли на год удавалось оттянуть смерть.
Через пятьдесят минут провезли Герасима Николаевича

(играет временем М.А.Булгаков, для советского времени получение документов на выезд за три дня просто немыслимая быстрота)

мимо театра по его желанию, и Демьян Кузьмич рассказывал потом, что видел, как тот поднял руку и благословил театр

(можно себе представить этот жест человека, которого безо всякой подготовки в течение двух часов отправляют в командировку с риском для жизни, не предоставив даже минуты на прощание с родственниками и друзьями),

а потом машина ушла на Белорусско-Балтийский вокзал.
Тут лето наскочило, и пронесся слух, что Герасим Николаевич скончался. Ну, посудачили, посочувствовали... Однако лето... Актеры уж были на отлете, у них поездка начиналась... Так что уж очень большой скорби как-то не было... Ждали, что вот привезут тело Герасима Николаевича...

Примечание.

Как мне представляется, автор здесь пишет, что Герасим Николаевич уклонился от выполнения полученного в Москве задания и решил остаться жить в Европе. Естественно, что все его коллеги не то, что скорбят, а скорее радуются за него, до предъявления мёртвого Горностаева, отказываясь верить в его гибель.

Актеры тем временем разъехались, сезон кончился. А надо вам сказать, что наш Плисов...

(в соответствии с характеристикой данной ему в главе 9 автором он 40 лет заведует поворотным кругом в театре, получается ему не менее 60-ти лет)

- Это тот симпатичный с усами? - спросил я. - Который в галерее?
- Именно он, - подтвердил Бомбардов и продолжал: - Так вот он получил командировку в Париж

(тут М.А.Булгаков указывает город, куда был направлен Горностаев со специальным заданием, и откуда теперь его необходимо вернуть назад под угрозой расправы и разоблачения; выясняется, что это не Швейцария и не Альпы)

для изучения театральной машинерии. Немедленно, натурально, получил документы и отчалил. Плисов, надо вам сказать, работяга потрясающий и в свой поворотный круг буквально влюблен

('поворотным кругом' М.А.Булгаков тут обозначил механизм разоблачения людей из советской России, как секретных сотрудников НКВД, замаранных в преступных большевистских операциях со времён Гражданской войны).

Завидовали ему чрезвычайно. Каждому лестно в Париж съездить... "Вот счастливец!" - все говорили

(для нормального человека счастье увидеть мир, а для Плисова Париж - это обыкновенная работа по выслеживанию и поимке человека).

Счастливец он или несчастливец, но взял документики и покатил в Париж, как раз в то время, как пришло известие о кончине Герасима Николаевича. Плисов личность особенная и ухитрился, пробыв в Париже, не увидеть даже Эйфелевой башни

(для того, чтобы побывать в Париже и не увидеть Эйфелефой башни надо очень постараться, то есть 'особенность' личности Плисова - это его служба в НКВД и не просто служба, а фанатичная преданность идеям коммунистического преобразования общества).

Энтузиаст

(то есть он движим верой, убеждением, а не корыстью или страхом).

Все время просидел в трюмах под сценами

(Плисов вычисляет местопребывание Горностаева, наблюдая за спектаклями через люк суфлёра из-под сцены, чтобы он не успел подготовиться и сбежать; ясно, что Герасим Николаевич в силу актёрской профессии должен обретаться в каком-нибудь театре),

все изучил, что надобно, купил фонари

(осветительные приборы нужны для ночного наблюдения и для путешествия по неосвещённым помещениям, в случае изучения механических приспособлений он должен был иметь инструменты с собой),

все честно исполнил. Наконец нужно уж ему и уезжать. Тут решил пройтись по Парижу, хоть глянуть-то на него перед возвращением на родину. Ходил, ходил, ездил в автобусах, объясняясь по преимуществу мычанием

(значит, он посещал исключительно русскоязычные эмигрантские объединения лицедеев и лишь в конце от отчаяния бросился искать по злачным местам, где любило проводить время белоэмигрантское общество во Франции),

и, наконец, проголодался, как зверь, заехал куда-то, черт его знает куда

(это любимая метафора М.А.Булгакова, указывающая на то, что руководят перемещениями Плисова в Париже сотрудники НКВД).

"Дай, думает, зайду в ресторанчик, перекушу". Видит - огни. Чувствует, что где-то в центре, все, по-видимому, недорого

(в центре любой европейской столицы, а тем более в Париже, в ресторане не может быть дешёво, даже в самом захудалом трактире).

Входит. Действительно, ресторанчик средней руки. Смотрит - и как стоял, так и застыл

(обычная реакция военного человека, который делает рекогносцировку места в чужой стране, где вероятно придётся проводить насильственную операцию).

Видит: за столиком, в смокинге, в петлице бутоньерка, сидит покойный Герасим Николаевич, и с ним какие-то две француженки, причем последние прямо от хохоту давятся. А перед ними на столе в вазе со льдом бутылка шампанского
и кой-что из фруктов

(очевидно, что Плисов застал Герасима Николаевича врасплох, когда он по глупости предавался разврату, уверенный в своей неприкосновенности и невозможности обнаружения его в огромном городе).

Плисов прямо покачнулся у притолоки

(видимо, он измучился охотиться на Горностаева, не зная французского языка и окружённый здесь бесчисленными соблазнами).

"Не может быть! - думает, - мне показалось. Не может Герасим Николаевич быть здесь и хохотать. Он может быть только в одном месте, на Новодевичьем!"

(если бы Горностаев был на московском кладбище, то Плисов не шатался бы по злачным местам Парижа в его поисках)

Стоит, вытаращив глаза на этого

(чаще говорят 'расстреливая взглядом', беззвучно предупреждая о бессмысленности сопротивления; широко открытые глаза - это в природе устрашающий знак),

жутко похожего на покойника, а тот поднимается, причем лицо его выразило сперва какую-то как бы тревогу,
Плисову даже показалось, что он как бы недоволен его появлением

(описание долгожданной встречи после столь чудесного исцеления демонстрирует явную враждебность, возникшую между ними в первую минуту),

но потом выяснилось, что Герасим Николаевич просто изумился

(специально для тех, кто в последующем будет анализировать поведение русских при якобы неожиданной встрече, М.А.Булгаков инстинктивную агрессивность подменяет удивлением от неожиданности, тем самым, внося в умы читателей стереотипное заблуждение, характеризующее ошеломление от сюрприза, но Горостаеву-то изумляться нечему).

И тут же шепнул Герасим Николаевич, а это был именно он, что-то своим француженкам, и те исчезли внезапно

(когда встречаются неожиданно приятели и земляки на чужбине, они никогда не откажутся от продолжения весёлого ужина с девицами, понятно, что Горностаев, опасаясь действий Плисова, отсылает женщин от греха подальше).

Очнулся Плисов лишь тогда, когда Герасим Николаевич облобызал его

(то есть Горностаев пошёл к нему, раскрыв объятия, демонстрируя ему отсутствие оружия и желания броситься в 'бега').

И тут же все разъяснилось. Плисов только вскрикивал: "Да ну!" - слушая Герасима Николаевича. Ну и действительно, чудеса.
Привезли Герасима Николаевича в Альпы эти самые в таком виде, что Кли покачал головой и сказал только: "Гм..." Ну, положили Герасима Николаевича
на эту веранду. Впрыснули

(это второе применение медицинского термина, обозначающего подкожную инъекцию)

этот препарат. Кислородную подушку. Вначале больному стало хуже, и хуже настолько, что, как потом признались Герасиму Николаевичу, у Кли насчет завтрашнего дня появились самые неприятные предположения. Ибо сердце сдало

(водит читателей М.А.Булгаков за нос среди популярных среди обывателей стереотипов больного человека, известно, что большинство смертей происходит из-за сердечной недостаточности).

Однако завтрашний день прошел благополучно. Повторили впрыскивание

(третий раз).

Послезавтрашний день еще лучше. А дальше - прямо не верится. Герасим Николаевич сел на кушетке, а потом говорит: "Дай-ко я пройдусь". Не только у ассистентов, но у самого Кли глаза стали круглые. Коротко говоря, через день еще Герасим Николаевич ходил по веранде, лицо порозовело, появился аппетит... температура 36,8, пульс нормальный, болей нету и следа.

Примечание.

Фактически М.А.Булгаков здесь пишет крамольную мысль о том, что даже самые страшные неизлечимые заболевания благополучно исцеляются в свободной Европе самыми обыденными впрыскиваниями.
С другой стороны рецидивы болезни показывают читателям территорию, где зреют 'бациллы' всех видов сарком, и где они отмирают.

Герасим Николаевич рассказывал, что на него ходили смотреть из окрестных селений. Врачи приезжали из городов, Кли доклад делал, кричал, что такие случаи бывают раз в тысячу лет. Хотели портрет Герасима Николаевича поместить в медицинских журналах, но он наотрез отказался - "не люблю шумихи!"

(такого рода сенсации в медицине разносятся по свету практически мгновенно, отсутствие портрета больного для этого никакого значения не имеет; но никакой шумихи о подобном событии до встречи Горностаева с Плисовым не было; понятно, что автор и его герои просто выдумывают правдоподобную для читателей историю).

Кли же тем временем говорит Герасиму Николаевичу, что делать ему больше
в Альпах нечего и что он посылает Герасима Николаевича в Париж для того,
чтобы он там отдохнул от пережитых потрясений

('легенда' о чудесном исцелении обрастает дополнительными фантастическими методиками медицинской релаксации организма в злачных местах Парижа; очевидно, что в ресторанах проводят время люди, вырвавшиеся из неволи на свободу).

Ну вот Герасим Николаевич и оказался в Париже. А француженки, - объяснил Герасим Николаевич, - это двое молодых местных парижских начинающих врачей, которые собирались о нем писать статью

(ни для кого из читателей не выглядит секретом то, что с бутоньеркой в петлице, символом свободного мужчины, с фруктами и шампанским, блистая остроумием никто не будет вести научные беседы о медицине).

Вот-с какие дела.
- Да, это поразительно! - заметил я. - Я все-таки не понимаю, как же это он выкрутился!

(не выздоровел, а 'выкрутился', прямым текстом снова указывает М.А.Булгаков на то, о чём ведёт он здесь свой рассказ, когда Максудов поражается тому, что Плисов доверился его сказочному рассказу)

- В этом-то и есть чудо

(то есть чудо не исцеление от саркомы, а доверие его 'легенде'),

- ответил Бомбардов, - оказывается, что под влиянием первого же впрыскивания

(в четвёртый раз)

саркома Герасима Николаевича начала рассасываться и рассосалась!
Я всплеснул руками

(такой жест характерен абсолютному неверию в декларируемую чушь).

- Скажите! - вскричал я. - Ведь этого никогда не бывает!
- Раз в тысячу лет бывает

(даже по этой статистике такого рода излечения в повторных случаях невозможны в принципе),

- отозвался Бомбардов и продолжал: - Но погодите, это не все. Осенью приехал Герасим Николаевич в новом костюме, поправившийся, загоревший - его парижские врачи, после Парижа, еще на океан послали

(М.А.Булгаков утверждает, что для восстановления доверия советской власти Герасиму Николаевичу пришлось выполнить новое задание где-то на побережье океана).

В чайном буфете прямо гроздьями наши висели на Герасиме Николаевиче, слушая его рассказы про океан, Париж, альпийских врачей и прочее такое

(сам факт выезда за границу и возвращения назад в СССР была чрезвычайной редкостью; у многих людей в результате Гражданской войны выехало в эмиграцию множество родственников и друзей).

Ну, пошел сезон как обычно, Герасим Николаевич играл, и пристойно играл, и тянулось так до марта... А в марте вдруг приходит Герасим Николаевич на репетицию "Леди Макбет" с палочкой. "Что такое?" - "Ничего, колет почему-то в пояснице". Ну, колет и колет. Поколет - перестанет. Однако же не перестает. Дальше больше... синим светом - не помогает... Бессонница, спать на спине не может. Начал худеть на глазах. Пантопон

(лекарственный препарат опия, наркотик, болеутоляющее и снотворное средство).

Не помогает! Ну, к доктору, конечно. И вообразите...
Бомбардов сделал умело паузу и такие глаза, что холод прошел у меня по спине

(пауза и двойное повторение слова 'вообразите' это подсказка рассказчика о том, что исполнение определённых заданий в Европе для Горностаева становится основным содержанием в жизни).

- И вообразите... доктор посмотрел его, помял, помигал... Герасим
Николаевич говорит ему: "Доктор, не тяните, я не баба, видел виды...
говорите - она?" Она!! - рявкнул хрипло Бомбардов и залпом выпил стакан. -
Саркома возобновилась!

Примечание.

Это уже повторный случай болезни, откуда такие проявления эмоций?
Конечно, речь идёт о другом.
Горностаев становится штатным сотрудником НКВД, который обязан ежегодно выполнять преступные с нравственной точки зрения задания за границей, связанные с деятельностью российской эмиграции.

Бросилась в правую почку, начала пожирать Герасима Николаевича! Натурально - сенсация. Репетиции к черту, Герасима Николаевича - домой. Ну, на сей раз уж было легче. Теперь уж есть надежда. Опять в три дня паспорт, билет

(срочность командировки снова выше всех возможных для обычного случая законодательно установленных сроков),

в Альпы, к Кли. Тот встретил Герасима Николаевича, как родного. Еще бы! Рекламу сделала саркома Герасима Николаевича профессору мировую!

(методика лечения, которая исцелила Горностаева, это обыкновенное мошенничество, свойственное не профессору, а шарлатану)

Опять на веранду, опять впрыскивание

(в пятый раз)

- и та же история! Через сутки боль утихла, через двое Герасим Николаевич ходит по веранде, а через три просится у Кли - нельзя ли ему в теннис поиграть! Что в лечебнице творится, уму непостижимо. Больные едут к Кли эшелонами!

(подобное паломничество больных онкологическими заболеваниями людей распространённое явление в среде безнадёжных пациентов, готовых ради продолжения собственной жизни поверить в любое чудо)

Рядом второй, как рассказывал Герасим Николаевич, корпус начали пристраивать

(опыт современных целителей и экстрасенсов показывает, сколько денег можно собрать с толпы несчастных обречённых людей, которым вы убедительно внушаете совершенно невозможные вещи).

Кли, на что сдержанный иностранец, расцеловался с Герасимом Николаевичем троекратно и послал его, как и полагается, отдыхать, только на сей раз в Ниццу, потом в Париж, а потом в Сицилию

(адреса, куда направляет Кли Горностаева, скорее всего, это районы, где в 1921 или в 1927-ом году произошли известные трагические события с влиятельными в белоэмигрантском движении людьми).

И опять приехал осенью Герасим Николаевич - мы как раз вернулись из поездки в Донбасс - свежий, бодрый, здоровый, только костюм другой, в прошлую осень был шоколадный, а теперь серый в мелкую клетку

(в те годы в СССР позволить себе менять костюмы со столь яркой модной расцветкой могли единицы).

Дня три рассказывал о Сицилии и о том, как буржуа в рулетку играют в Монте-Карло. Говорит, что отвратительное зрелище

(ирония автора о тлетворном влиянии Запада, совсем недавно до лета 2009-го года в современной России в каждом городе граждане могли наблюдать это 'отвратительное зрелище').

Опять сезон, и опять к весне та же история, но только в другом месте. Рецидив, но только под левым коленом

(столь свободное возникновение новых злокачественных образований в различных частях тела одного организма явление маловероятное, этим автор дополнительно иллюстрирует иносказательность своего текста для читателей).

Опять Кли, потом на Мадейру, потом в заключение - Париж

(ещё два адреса, где уже в 1922-ом или в 1928-ом году, вероятно, произошли громкие происшествия среди российских эмигрантов).

Но теперь уж волнений по поводу вспышек саркомы почти не было. Всем
стало понятно, что Кли нашел способ спасения

(единый способ спасения от всех возможных сарком неизвестен и по сей день).

Оказалось, что с каждым годом
под влиянием впрыскиваний

(в шестой раз!)

устойчивость саркомы понижается, и Кли надеется и даже уверен в том, что еще три-четыре сезона

(то есть до 1926-го или 1932-го года),

и организм Герасима Николаевича станет сам справляться с попытками саркомы дать где-нибудь вспышку. И действительно, в позапрошлом году она сказалась только легкими болями в гайморовой полости и тотчас у Кли пропала. Но теперь уж за Герасимом Николаевичем строжайшее и неослабное наблюдение, и есть боли или нет, но уж в апреле его отправляют

(его командировки вменены ему в служебную жизненно важную обязанность).

- Чудо! - сказал я, вздохнув почему-то

(вздох Максудова вызван завистью к поездкам Горностаева за границу, но также и тем, чем приходиться расплачиваться тому за такие вояжи).

Меж тем пир наш шел горой, как говорится

(пир состоит из бутылки Напареули и блинов, которые напекла жена мастера).

Затуманились головы от напареули

(для того, чтобы затуманить голову взрослого мужчины сухим вином потребуется выпить не меньше полной бутылки на человека, а это гораздо больше пары стаканов),

пошла беседа и живее и, главное, откровеннее. "Ты очень интересный, наблюдательный, злой человек, - думал я о Бомбардове, - и нравишься мне чрезвычайно, но ты хитер и скрытен, и таким сделала тебя твоя жизнь в театре..."

Примечание.

Эти слова Сергей Леонтьевич произносит мысленно, так что об откровенности речи не идёт. Опять М.А.Булгаков путает для читателей реальные действия с вымыслом.
Но характеристику Бомбардова, как человека обозлённого на весь мир он вставляет явно правдиво, аккуратно припрятав прилагательное 'злой' среди комплиментов.
Объясняя хитрость и скрытность Петра Петровича работой в театре, автор пишет о службе его в правительстве СССР, понятно, что для обитания в лицедейском коллективе никакой особенной хитрости и скрытности не требуется. По крайней мере не более чем в любом другом творческом обществе.