Анатолий Шалин
О романе «Мастер и Маргарита»
Наверное, это один из самых замечательных романов XX века. Роман создан русским писателем Михаилом Афанасьевичем Булгаковым.
Говорят, Булгаков – один из самых загадочных авторов мировой литературы. Что ж, пусть так, литературоведам тоже чем-то питаться надо. Немало загадок для читателей хранит в себе и этот главный роман Булгакова.
Знаю по опыту, каждый из читателей находит в этом произведении что-то свое. Одни великолепную сатиру, юмор, другие — роман о любви. Третьи философскую притчу с религиозным уклоном. И это вызывает многочис-ленные споры.
Это произведение писалось М.А. Булгаковым с пере-рывами около двенадцати лет. Один из вариантов рукописи сжигался, но... «рукописи не горят», и автор создал новый, еще лучший вариант своего произведения. Рукопись не увидела света при жизни автора, запрещалась и какое-то время после его смерти — и все же прорвалась к читате-лям.
На какие только загадки романа не указывали литера-туроведы! Подмечали и масонские ритуалы, и реминисцен-ции из самых различных литературных и философских ис-точников и многое-многое другое... Исследовали скрупу-лезно и предысторию создания романа...
Однако мне как-то ни в одной из этих работ не попался ответ на такой простой вопрос: а почему Михаил Булгаков вдруг повернул свою излюбленную тему «художник и мир» именно в таком ракурсе? Ведь уже был им написан «Теат-ральный роман», однако раскрытие темы художника-мастера и окружающего его мира, очевидно, в том романе М. Булгакова не удовлетворило. Ему понадобилось на но-вом этапе творчества вновь вернуться, фактически, к той же теме и заставить своего героя написать роман о Понтии Пилате и Иешуа, и после написания этого романа нести свой крест...
Как отмечают все те же литературоведы, роман «Мас-тер и Маргарита» очень автобиографичен. Тут им можно доверять вполне, почти у каждого персонажа ими обнару-жен прототип в реальной жизни. В прекрасном исследова-нии Соколова Б.В. (Булгаковская энциклопедия. М. Локид; Миф. 1996) дана масса сведений, догадок и разгадок от-дельных сюжетных линий, эпизодов и прочего. Однако и в этой энциклопедии я не сумел найти ответа на простой во-прос: зачем герою Булгакова — Мастеру, а следовательно, и самому Булгакову, понадобилось писать роман о Понтии Пилате и об Иешуа Га-Ноцри? Рассматривать это как при-мер запретной темы в те годы — слишком просто. Тогда запрещалось очень многое. Должен быть какой-то более глубокий смысл в выборе темы этого романа в романе. Может быть, Михаил Булгаков решил создать свой вариант Евангелия? Допустим, но что-то и это слишком просто...
Что ж, займемся литературовъедством... Где наша не пропадала?
Роман строится, об этом литературоведы подробно уже писали, как система зеркал. Вереница миров. В одном, ре-альном мире происходит осуждение, мытарства самого ав-тора — Михаила Булгакова, во втором, им выдуманном, но опять же в Москве, критики судят его героя, Мастера. В третьем выдуманном уже как бы самим Мастером мире, в Ершалаиме, судят Иешуа. В четвертом потустороннем ми-ре Воланд опять же судит всех обитателей первых миров.
Что ж, в такой цепочке есть известная прелесть. И многое становится на свои места.
По крайней мере, теперь понятно, почему введен Пилат.
У Булгакова, очевидно, был свой Пилат, который вроде бы и сочувствовал Михаилу Афанасьевичу и вроде бы и руки отмыть пытался вовремя.
Таким Пилатом, полагаю, для Булгакова представлялся Сталин. Хотя, откровенно говоря, по моему мнению, такое сравнение в свете откровений более позднего времени об-раз Пилата скорее унижает. Однако роман писался в три-дцатые годы, когда многие деяния вождя еще были покры-ты тайной, ореол вокруг него был иной, и у Булгакова мог-ли быть и, очевидно, были определенного рода надежды на помощь этого Пилата, однако, как и в романе Мастера, ему, Булгакову, пришлось нести свой крест.
Однако теперь параллель получается столь явная, что не отвертеться от следующего вопроса. На каком, собст-венно, основании Булгаков проводит эту параллель между собой, своим героем Мастером, художником, непризнан-ным, непонятым и отторгнутым своим временем, и Иешуа, бродячим философом, литературным Христом, тоже от-торгнутым и преданным своим временем, но поднятым и воскрешенным уже в качестве Бога после своей физиче-ской смерти?
Что между ними общего? Только ли факт неправедного осуждения со стороны окружающего мира? Единство судь-бы, и только?
Ну, между Мастером-то и самим Михаилом Булгако-вым общего много. Оба творческие личности, литерато-ры... Кстати, почему герой назван Мастером, не Поэтом, не Философом, а именно Мастером?
Не знаю, что там у литературоведов говорится по это-му поводу. Наверное, уж что-нибудь умное обязательно было сказано. Я же себе позволю напомнить читателям, что на Востоке мастером называют учителя, и не просто учителя, а учителя жизни, религиозного наставника, святого или почти святого... Возможно, здесь кроется то общее, что мы отыскивали в образах этой троицы — самого Бул-гакова, Мастера и Иешуа.
Они все трое творцы искусства — мастера. Они несли людям красоту, духовную красоту — и не были поняты, были отторгнуты, распяты... В самом деле, был ли Иешуа (или Христос) человеком или богом, об этом можно спо-рить долго, к этому еще вернемся позднее. Не знаю, зада-вался ли этим вопросом сам Булгаков, но подозреваю, что для него Христос (Иешуа) в первую очередь был творцом нового, художником, философом, не понятым своим време-нем и своим народом.
Предвижу законный вопрос, если Иешуа — художник, мастер своего дела, то в каком виде искусства он занимал-ся своим творчеством? Литература? Врачевание? Да, в те времена врачевание относилось к искусству. Однако и это слишком просто. Полагаю, М. Булгаков (кстати, он тоже занимался врачеванием) значительно глубже, чем иные богословы, проник в суть образа Христа и, возможно, обна-ружил то, чего другие за две тысячи лет заметить не успе-ли.
Свои исследования он и оформил в виде романа о бро-дячем философе Иешуа и Понтии Пилате.
И между Иешуа — литературным героем М. Булгакова и тем литературным образом Христа, что создается при прочтении Евангелия, разница при внимательном взгляде огромна. И с точки зрения ортодоксального христианского богословия у Михаила Булгакова и в самом деле дается версия Евангелия от сатаны.
У М. Булгакова Иешуа нигде не называет себя богом. Это первое.
Между Пилатом и Иешуа происходит диалог. Вот не-сколько реплик Булгаковского Иешуа:
1. — «Эти добрые люди ничему не учились и все пере-путали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной».
2. —«...ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот перга-мент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там за-писано, я не говорил».
Собственно, уже из этих фраз ясно, что Иешуа и Хри-стос — литературные образы достаточно далекие друг от друга.
Иешуа, фактически, отвергает все, что было записано евангелистами — «Эти добрые люди ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасать-ся, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время.»
Однако этого маловато, вот еще одно высказывание Иешуа, очевидно, вобравшее в себя его философию, кото-рой не поняли добрые люди:
—... всякая власть является насилием над людьми и настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни ка-кой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.
И за это высказывание Пилат вынужден (трусость худший из пороков) отправить Иешуа на смерть. Что ж, с царством справедливости за две тысячи лет дела не на-много продвинулись и за это же высказывание или анало-гичное и в тридцатые годы, во времена усиления классовой борьбы, вполне можно было лишиться жизни. И тот же Ми-хаил Булгаков, как видно из исследований литературоведов, знал об арестах друзей и сам, видимо, не раз ожидал аре-ста.
Итак для Михаила Булгакова Христос (Иешуа) в пер-вую очередь был бродячим философом, художником, твор-цом, иными словами, человеком искусства. Да, вот оно! То, что и сближало их всех – самого Булгакова, Мастера и Иешуа. Они были людьми искусства — творцами, творче-скими личностями.
Как уже говорилось в первых строчках этой небольшой заметки, каждый читатель в романе «Мастер и Маргарита» видит свое и находит свое главное. Кому-то сатира, кому-то любовная линия, кому-то популяризация истории Хри-ста... Мне вот почему-то думается, что для самого Ми-хаила Булгакова был главным вопрос о взаимоотношениях художника, Мастера, творческой личности, и мира, в кото-ром он пытается творить. Этому в значительной мере был посвящен «Театральный роман», эта же больная, мучитель-ная для М.А. Булгакова тема поднимается и в «Мастере и Маргарите». И вопрос о Христе, об Иешуа, для М.А. Бул-гакова и был раскрытием этой темы в чистом виде.
Да, Христос, — по Евангелию Михаила Булгакова, — это в первую очередь художник, мастер, творец. Он прино-сит в мир свое творчество. Да, он творит не на бумаге, не на козлином пергаменте и не на холсте. Он владеет выс-шим видом творчества — он творит в душах встреченных им людей. Он одухотворяет их своим внутренним миром, что, собственно, и является, если заглянуть в глубину фе-номена искусства, сутью этого явления. После разговора с Иешуа сборщик податей, Левий Матвей, бросает деньги на дорогу, они становятся ему ненавистны, и уходит со своим новым Мастером, Учителем. После недолгой беседы с Иешуа Пилат обретает человеческие черты. В нем вдруг пробуждается доброта, иегемон вдруг становится одним из тех добрых людей, над которыми он только что насме-хался, он даже пытается спасти своего обретенного Мас-тера, Учителя.
Очищать человеческие души от грязи — это ли не высший вид искусства?
Однако для убедительности моей версии изложенного, возможно, маловато, что ж, посмотрим на образ Иешуа не-сколько с другой стороны. Вернемся к прототипу образа Иешуа — к евангельскому образу самого Христа, образу хорошо известному и любимому, видимо, Михаилом Булга-ковым. Выписки из «Жизни Иисуса» Эрнста Ренана сохра-нились в архивах писателя в подготовительных материалах к роману. И конечно, Евангелие сам М. А. Булгаков знал достаточно хорошо.
Так вот, и в евангельских версиях жизни Иисуса доста-точно отчетливо утверждается, что Иисус знал и хорошо предвидел свою судьбу до мелочей. Без цитат, думаю, вполне можно обойтись. Иисус не только знал свою судьбу, но и творил ее сам, окружающие его люди были в какой-то мере лишь инструментами для этого художника, создавше-го трагедию из жизни человечества и из своей собственной жизни, из своей судьбы. Да, творить свою судьбу в те времена было привилегией богов, и Иисус это понимал. Он шел к своему кресту осознанно и планомерно. Это было частью его теории о жертве за грехи человечества, о спа-сителе... Это должно было стать кульминацией его драмы — мощным духовным воздействием на его учеников, по-следователей, почитателей его творчества. Надо было умереть, чтобы воскреснуть в душах учеников.
Больше того, кое-кто из тех же богословов, развивая эту мысль, доказывал, и достаточно убедительно, что даже тот же Иуда всего лишь сыграл роль предателя — помог учителю добиться желаемой кульминации в последнем ак-те на Голгофе. Если это так, то, по логике вещей, Иуду надо бы канонизировать, однако не будем забираться в такие дремучие дебри богословия.
Как видите, образ Христа как творца, как художника, как режиссера собственной гибели в этом случае, мне ду-мается, и Михаил Булгаков придерживался похожего мне-ния, смотрится куда более трагичным и великим, чем, если бы Иисус был просто по рождению Богом, как это утвер-ждается в Евангелии.
Если Иисус был просто богом, то вся эта история, вся эта казнь на Голгофе из трагедии трансформируется, если не в фарс, то в нечто театральное. Простая логика, если ты бог, значит, бессмертен. Значит, ты знаешь, твоя казнь всего лишь иллюзия, временное явление, да, будут мучения, но богу терпения не занимать — столько тысячелетий смотрит он на безобразия земные и терпит... Потом будет воскресение и в славе сядем на небесном престоле... Как славно!..
Возникает законный вопрос: какая тут особая жертва? В чем искупление грехов человечества?
Михаил Булгаков пережил страшные годы Гражданской войны и наблюдал куда более ужасные смерти, видел му-жество людей перед мучениями и смертью, людей, кото-рые знали — для них воскресения не будет. Отсюда, воз-можно, и его несогласие с ортодоксальным Евангелием. Если Иисус был богом, а именно так этот образ трактуют в Евангелии, трагедия только наполовину трагедия, а наполо-вину фарс. Булгакову с такой трактовкой трудно было со-гласиться, и он придает образу своего Христа — Иешуа Га-Ноцри — куда более трагическое, более человечное и великое толкование.
Для Булгакова это в первую очередь Человек: «я не помню своих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец...».
Да, Иешуа для Булгакова — Человек-художник, Чело-век-творец, поднявшийся в своем творчестве до такой вы-соты, что растворился в этом творчестве, сделал свою жизнь трагедией — предметом искусства. И он обогатил своим творчеством человечество... Наполнил умы учени-ков своей духовностью (другое дело, как его последователи этим богатством распорядились). И он потом стал богом.
А быть богом и стать им — это совсем не одно и то же.
И еще один момент, о котором, наверное, стоит пом-нить и который, очевидно, сыграл не последнюю роль в вы-боре темы Христа для романа. Нельзя забывать, что когда роман писался, перед Булгаковым довлел образ Сталина. Да, да, этот персонаж тоже как бы незримо присутствует на страницах романа. Времена-то были Культа Личности. Иными словами, Булгаков наблюдал перед собой малень-кого человечка, который изо всех сил пыжился стать бо-гом. И была видимость бога. И ему, этому человечку, по-клонялись как богу. На него молились, ибо от этой боже-ской воли зависела жизнь, благополучие молящихся. Одна-ко путь к тому, чтобы стать богом, человечек выбрал не-верный. Он не принес себя в жертву человечеству, как Христос, как другие великие творческие личности, а сделал народы своей страны жертвой, чем всего лишь смог заслу-жить у М .А. Булгакова похвалу сатаны. И не зря в народе верующие втихомолку величали Сталина еще и Антихри-стом.
И Михаил Булгаков очень тонко, исподволь, со множе-ством реверансов в сторону власти (все же надеялся, бед-няга, увидеть роман опубликованным) диктатору с улыбкой как бы говорит своим романом: «Иосиф, не пыжься, ну, не быть тебе богом. Не успеешь околеть, как храм твой бу-дет разрушен, а идолы твои будут разбиты... Не так ты царство справедливости строишь...»
Так и произошло. Однако эта глубинная философия ро-мана была очень хорошо замаскирована автором, большин-ство читателей замечали не эту философию, а более верх-ние слои — веселую сатиру на Московское общество три-дцатых годов, нападки на литературные союзы и прочие мелочи, которые, можно не сомневаться, у Булгакова в этом романе выполняли роль отвлекающих комбинаций. Воланд умеет отвести глаза, а в образе Воланда, если по-искать, тоже можно найти черты автора романа. Видимо, и сам Булгаков этим своим умением отвести глаза читаю-щей публике в душе гордился.
Пожалуй, и читателям, и Булгакову повезло, что он не успел отправить роман Сталину. Сталин разбирался в бого-словии и в литературе и сам умел отводить глаза народу, поэтому почти можно не сомневаться, автору бы не поздо-ровилось и роману тоже.
Достаточно уже сказанного, чтобы сообразить, в чем для Михаила Булгакова была привлекательность образа Христа именно в романе о Мастере, о человеке искусства.
Это просто, ведь и сам Михаил Булгаков последовал примеру своего Христа, а именно: превратил свою жизнь, свою судьбу в литературное произведение, помните, с чего начиналась эта заметка: роман очень автобиографичен, в нем судьба самого Михаила Булгакова.
Да, если заглянуть поглубже, — это художественная, фантастическая автобиография Михаила Булгакова. Почи-тайте исследования о жизни и творчестве М. А. Булгакова и вы в этом убедитесь.
Поэтому-то так много пищи литературоведам набросано по страницам романа, так много реальных личностей того времени скрывается под масками персонажей романа и так много реминисценций из иных литературных источников обнаруживается... В этом смысле роман «Мастер и Марга-рита», пожалуй, неисчерпаем и эти мои небольшие раскопки и попытки раскрыть перед читателем еще одну грань ро-мана лишь подтверждают это.
Евангелие толковалось две тысячи лет и еще долго бу-дет истолковываться.
И Булгаковское Евангелие о человеке искусства, оче-видно, будет истолковываться вновь и вновь, вкривь и вкось... Что ж, это счастливая судьба для любого великого произведения.
Пожалуй, хватит. Боюсь увлечься и написать еще один роман о романе, а это было бы уже слишком...