Отношение к истории у Франса своеобразно. Как подчеркивал Г. Брандес, "среди многого другого не верит Франс и в научную историю". Булгаков не столь скептически как Франс относился к возможностям исторической науки, в частности, в решении непростой проблемы реконструкции истории первоначального X. Вместе с тем, автор "Мастера и Маргариты" следовал принципу художественного преобразования исторического факта, силой воображения угадывая те события, о которых молчат источники. Булгаков произведения художественной литературы на тему ранней истории X. поверял трудами историков. В подготовительных материалах к роману он фиксировал вопросы, возникавшие в процессе работы, вроде того, каким по счету прокуратором Иудеи был Пилат, какого цвета было фалернское вино, когда был распят Иисус Христос, каков русский эквивалент названия легиона Фульмината, каково местоположение Голгофы и этимология этого названия (оказалось - Лысый Череп), где была резиденция прокуратора Иудеи и т. п. Писатель стремился быть точным в исторических деталях, предлагая вместе с тем совершенно не каноническую трактовку зарождения X. и биографии Иисуса Христа.
В изображении античного мира эпохи возникновения X. Булгаков старался достичь объективности. Он мог бы подписаться под словами Г. Буассье из введения к "Римской религии", о том, что "в предстоящем нашему исследованию вопросе предрассудки были так сильны, что некоторые историки, смотря по тому, каких они мнений придерживались, делали вполне простодушно совершенно различные заключения из одних и тех же документов. Одни из них очень охотно перечисляют все те преступления, которые дошли до нас в рассказах древних писателей, и доходят до того, что отрицают какие-либо добродетели у языческого общества, забывая, что о них имеются многочисленные свидетельства у Отцов церкви. Другие, напротив, обращая свое внимание исключительно на великие принципы, провозглашенные философами, и не задаваясь вопросами, нашли ли они свое применение в жизни, рисуют тогдашний век в самых увлекательных картинах и ставят античную мудрость так высоко, что переворот, совершенный христианством, выглядит ненужным, или вернее, что никакого такого переворота и не было, а новая религия ни что иное, как естественное продолжение древних религий и философских учений. Подобные преувеличения противны здравому смыслу и опровергаются историей. Моя единственная забота - это собрать воедино, насколько можно, больше фактов, изложить их без какого-либо искажения, сохранив за ними их истинный характер и смысл, так чтобы каждый, читая эту книгу, мог легко сам составить себе свое мнение".
Автор "Мастера и Маргариты" был знаком с трудами немецкого историка и философа Артура Древса (1865-1935), одного из наиболее крайних последователей мифологической школы, полностью отрицавшего какую-либо историчность Иисуса Христа. Из его работ в булгаковском архиве сохранились выписки этимологии имени Иешуа Га-Ноцри. От классических трудов французского историка Эрнеста Ренана (1823-1892) "Жизнь Иисуса" (1863) и "Антихрист" (1866) среди подготовительных материалов к роману остались многочисленные выписки, относящиеся к пророчеству Понтия Пилата Иосифу Каифе и ряду деталей образов Афрания и Иуды из Кириафа. Ренан доказывал историчность Иисуса, но отрицал его божественную природу.
В противоположность французскому историку Ф. В. Фаррар в своей "Жизни Иисуса Христа", столь же активно использованной Булгаковым, утверждал как историческое бытие Иисуса Христа, так и его божественность. Из книги Фаррара автор "Мастера и Маргариты" взял многие подробности палестинского быта эпохи возникновения X. В подготовительных материалах к роману сохранилась выписка из этой работы, относящаяся к имени "Толмай". В ранней редакции "Мастера и Маргариты" так звали начальника тайной стражи - будущего Афрания, а в окончательном тексте - того из подчиненных Афрания, что руководил погребением тела Иешуа Га-Ноцри и казненных с ним разбойников Гестаса и Дисмаса (эти имена Булгаков почерпнул из исследования Николая Маккавейского "Археология страданий господа нашего Иисуса Христа", опубликованного в "Трудах Киевской Духовной Академии" за 1891 г.).
Фаррар полагал, что Толмаем был назван отец апостола Варфоломея, чье имя можно этимологизировать как "сын Толмая". Само имя "Толмай", скорее всего, первоначально пришло в булгаковский роман из повести Флобера "Иродиада" (1877), посвященной истории Иоанна Крестителя. Там Толмай - один из приближенных тетрарха Ирода Антипы. Из "Иродиады", вероятно, и такая значимая деталь одеяния Понтия Пилата как кровавый подбой на белом плаще - предвестие грядущего пролития невинной крови. У Флобера сирийский наместник Вителлий "сохранил свою пурпуровую перевязь; косвенно пересекала она его льняную тогу".
Из фарраровской "Жизни Иисуса Христа" Булгаков заимствовал и упоминание о тридцати тетрадрахмах. Английский историк указывал, что во времена Христа евангельских сиклей (сребреников) не было в действительности в обращении, "но Иуде могли заплатить сирийскими или финикийскими тетрадрахмами, которые были одинакового веса". Писатель следовал за Фарраром там, где тот в деталях поправлял канонические Евангелия. Британский епископ широко привлекал данные Талмуда и другой иудейской литературы об Иисусе Христе, которые свел в специальное приложение. Там утверждалось, что у Иисуса было лишь пять учеников, включая апостола Матфея и автора апокрифического Евангелия Никодима (Накдима бен Гориона). Не без влияния Фаррара Булгаков сократил число учеников у своего Иешуа до одного - Левия Матвея.
В подготовительных материалах к булгаковскому роману сохранились выписки двух прямо противоположных мнений насчет того, знал ли Иисус Христос древнегреческий язык. Фаррар считал, что "Спаситель, вероятно, говорил на греческом языке", а Ренан - что "мало также вероятно, чтоб Иисус знал по-гречески". Булгаков предпочел мнение английского историка, так как в соответствии с ним можно было сделать образ Иешуа Га-Ноцри ярче и глубже. Писателю нужен был знакомый с греческой традицией просвещенный герой, в отличие от Ренана, придавшего своему Иисусу черты патриархальности и в большей мере упиравшему на роль иудейской религии и религиозно-бытовой практики в генезисе нового учения.
Булгаковская позиция в вопросе о происхождении X. была ближе всего к той, что занимал в своей "Жизни Иисуса" (1835-1836) немецкий историк и богослов Д. Ф. Штраус, не сомневавшийся в историчности Иисуса, но полагавший, что в передаче последующих поколений его история превратилась в миф. Из книги Штрауса Булгаков выписал рассказ о том, что "причиной тьмы, которую один Лука определяет более точным образом как затмение солнца, не могло быть естественное затмение: в то время было пасхальное полнолуние... То же самое случилось с солнцем во время убийства Цезаря...". Так подтверждалось, что истинной причиной внезапно наступившей темноты была скорее всего грозовая туча, как это было и в поэме Георгия Петровского: "Нависла туча темная и скрыла высь лазури". В "Мастере и Маргарите" перед самой гибелью Иешуа "с Запада поднималась грозно и неуклонно грозовая туча".
С работой Штрауса связано и само построение сцены допроса Иешуа Пилатом в булгаковском романе. Немецкий историк считал, что "вообще говоря, четвертый евангелист... весьма тщательно разработал сцену допроса у Пилата, которой он даже придал характер драматический и чуть не театральный. Так, например, он отмечает, что иудеи, ввиду наступавшей Пасхи, "не вошли в преторию" к Пилату, чтобы "не оскверниться", и что хотя Иисус был приведен в преторию, но сам Пилат неоднократно "выходил к иудеям для переговоров" и наконец сам "вывел" из претории Иисуса. Однако евангелист наш несомненно затруднился бы ответить, кто же сообщил ему, евангелисту, стоявшему, вероятно, вместе с прочими иудеями перед зданием претории, о чем именно беседовал Пилат с Иисусом, находясь внутри претории".
Булгаков, подобно Штраусу, пытался очистить первичные данные Евангелий от позднейших мифологических наслоений. Историк сомневался в том, что римский прокуратор Иудеи мог омовением рук перед иерусалимской толпой продемонстрировать, что осудил на мучительную смерть невиновного. Штраус критиковал и версию Евангелия от Матфея о вещем сне жены Пилата, просившей мужа не делать зла Иисусу. По мнению немецкого историка, рассказ о жене прокуратора Иудеи просто повторил легенду о другом вещем сне - жены Гая Юлия Цезаря (102 или 100 - 44 до н. э.), призывавшей мужа не выходить из дома в тот день, когда случилось его убийство. Этих недостоверных, по мнению Штрауса, эпизодов не осталось в последней редакции "Мастера и Маргариты".
В то же время Штраус считал вполне реальными отраженные в Евангелиях мотивы ненависти к Иисусу со стороны иудейских властей, увидевших в его учении опасную конкуренцию строго иерархической иудейской религии, на которую опиралось местное жречество. Жрецы попытались представить Иисуса перед римским прокуратором человеком политически неблагонадежным и стремились доказать, что "политически опасными моментами являются - та популярность, которой пользовался Иисус в народе, то внимание, с которым народ прислушивался к проповеди Иисуса, и та почесть, которая ему была оказана народом при въезде в Иерусалим. В этом отношении евангельский рассказ вполне правдоподобен исторически".
Все эти мотивы сохранены в "Мастере и Маргарите". Версия о приветствиях, которые будто бы выкрикивала толпа при вступлении Иешуа в Ершалаим, присутствует лишь в официальном протоколе, составленном Синедрионом, и опровергается самим Га-Ноцри. В булгаковском архиве сохранилась выписка из книги Генриха Гретца "История евреев", где отмечена "полная недостоверность сообщения о торжественном входе в Иерусалим" Иисуса Христа, а также цитата из книги французского писателя коммуниста Анри Барбюса (1873-1935) "Иисус против Христа" (1928): "Я думаю, что в действительности кто-то прошел - малоизвестный еврейский пророк, который проповедовал и был распят". Из работы Барбюса попал в роман и город Гамала как место рождения Иешуа Га-Ноцри. Французский писатель, убежденный атеист, тем не менее допускал, что Иисус существовал, хотя в дальнейшем его облик был мифологизирован Евангелиями.
Для создания ершалаимских сцен "Мастера и Маргариты" Булгаков широко использовал сведения, сообщаемые как каноническими Евангелиями, так и апокрифами. Из последних наибольшее значение в работе над романом имело евангелие от Никодима. В статье Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона "Никодимово евангелие" отмечалось, что это произведение содержало много материалов, связанных с Понтием Пилатом. Здесь же имелась отсылка к работе И. Я. Порфирьева "Апокрифические сказания о новозаветных лицах и событиях по рукописям Соловецкой библиотеки" (1890). Булгаков, по всей видимости, был знаком и со статьей Энциклопедического словаря, и с книгой Порфирьева.
В первой редакции "Мастера и Маргариты" излагалась история Вероники - вдовы, исцеленной Иешуа, а потом подавшей ему на пути к месту казни свой платок. У Порфирьева со ссылкой на апокриф "Acta Sanctorum" ("Священные акты") подробно рассказывалось о Веронике: "Когда Спаситель шел на крестную смерть, жена из Иерусалима, Вероника, подала ему свое покрывало с головы, чтобы отереть им пот и кровь. Он возвратил ей полотно, но на нем, в знак Его любви, отпечатано было Его лицо. Нет сомнения, что здесь, разумеется, та же Вероника, которая в других сказаниях изображается как кровоточивая жена, получившая исцеление от прикосновения к ризам Спасителя".
Вероника фигурировала и в Евангелии Никодима, а в латинском сказании о смерти Пилата ее история прямо связывалась с судьбой прокуратора Иудеи. Император Тиверий, страдавший неизлечимой болезнью (согласно Евангелию Никодима, у него на лице был "гнойный струп", который ни один врач не мог вылечить), узнает, что "в Иерусалиме явился врач по имени Иисус", и посылает за ним своего приближенного Волюсиана, но тому по приезде сообщают, что Пилат уже осудил Иисуса на распятие как возмутителя народа. На обратной дороге приближенный Тиверия встречает Веронику, которая рассказывает о своем исцелении и говорит, что у нее есть образ Иисуса на полотне, увидев который Тиверий тотчас исцелится. Волюсиан едет в Рим вместе с Вероникой, и образ Иисуса приносит кесарю облегчение. Тиверий гневается на Пилата, осудившего на смерть невинного Иисуса, вызывает прокуратора в Рим и хочет предать казни, но "Пилат, узнав об этом, сам умертвил себя своим собственным ножом. Тело Пилата было сброшено в Тибр; но Тибр не принимал его; потом бросали его в другие места, пока не погрузили в один глубокий колодец, окруженный горами, где оно до сих пор находится".
На ранних стадиях работы над романом писатель предполагал подробнее обрисовать дальнейшую судьбу Понтия Пилата, что и вызвало обстоятельную разработку истории Вероники в редакции 1929 г. Тогда Воланд на Патриарших рассказывал литераторам о судьбе христианской святыни - платка ("полотенца") Вероники, который будто бы лежит на морском дне, куда попал "в 1204 году". Булгаков связал историю реликвии с событиями четвертого крестового похода, окончившегося взятием крестоносцами Константинополя. Скорее всего, источником здесь послужила хроника Робера де Клари "Взятие Константинополя". Этот памятник латинской литературы в 1865 г. был переведен на русский язык в составе гимназической хрестоматии по истории средних веков.
Расхищение христианских святынь крестоносцами
Лакомились ли Иисус и его ученик фигами?
Второе убийство Христа
Булгаков и Мережковский об Иисусе: удивительные совпадения
Евангелие от Воланда
Читайте об этом далее >>>
