Булгакову наверняка были близки и рассуждения о Царстве Божьем из "Философии неравенства": "Самая история, по сокровенному своему смыслу есть лишь движение к Царству Божьему. Но ограниченное сознание человеческое ищет Царства Божьего в самой истории. Это и есть основное противоречие религиозной философии истории. Царство Божье - цель истории, конец истории, выход за пределы истории. Поэтому Царство Божье не может быть в истории. Искание Царства Божьего в истории, в земной исторической действительности есть иллюзия, обман зрения. Оно - всегда четвертое измерение по сравнению с тремя измерениями в истории. Нельзя искать четвертое измерение внутри трех измерений пространства. История имеет абсолютный смысл, абсолютный источник и абсолютную цель. Но само Абсолютное не вмещается в ней. Историческая действительность вмещается в абсолютном, божественном бытии, но абсолютное, божественное бытие не может вмещаться в ней".
В "Мастере и Маргарите" в соответствии с учением П. А. Флоренского о троичности присутствует трехмирная структура: древний ершалаимский мир, вечный потусторонний и современный московский. При этом, в полном согласии с идеей Б., царство истины и справедливости, о котором говорит Иешуа, ни в одном из этих миров не существует. Вместо него в современном мире оказывается еще один, четвертый, мнимый мир, через который нечистая сила и вступает в контакт с москвичами.
В статье Б. "Духи русской революции" (1918), вошедшей в сборник "Из глубины", стихия Октябрьской революции сравнивалась со стихией гоголевских "Ревизора" (1836) и "Мертвых душ" (1842-1852): "В большей части присвоении революции есть что-то ноздревское. Личина подменяет личность. Повсюду маски и двойники, гримасы и клочья человека. Изолгание бытия правит революцией. Все призрачно, призрачны все партии, призрачны все власти, призрачны все герои революции. Нигде нельзя нащупать твердого бытия, нигде нельзя увидеть ясного человеческого лика. Эта призрачность, эта неонтологичность родилась от лживости. Гоголь раскрыл ее в русской стихии.
По-прежнему Чичиков ездит по русской земле и торгует мертвыми душами. Но ездит он не медленно в кибитке, а мчится в курьерских поездах и повсюду рассылает телеграммы. Та же стихия действует в новом темпе. Революционные Чичиковы скупают и перепродают несуществующие богатства, они оперируют с фикциями, а не реальностями, они превращают в фикцию всю хозяйственно-экономическую жизнь России".
В фельетоне "Похождения Чичикова" Булгаков показал, что Павел Иванович, как и другие гоголевские герои, чувствует себя в послереволюционной российской действительности как рыба в воде. Отсюда же и призрачность современной жизни в "Мастере и Маргарите", где рожденный писательской фантазией Ершалаим ощущается куда рельефнее и реальнее, чем хорошо знакомая Булгакову Москва.
В последнем булгаковском романе отразилась самая популярная в 20-е годы книга Б. "Новое средневековье", переведенная на четырнадцать языков, и имевшая подзаголовок "Размышление о судьбе России и Европы".
В писавшемся в конце жизни "Самопознании" Б. довольно сдержанно отзывался о ней: "Эта маленькая книжка, в которой я пытался осмыслить нашу эпоху и ее катастрофический характер, сделала меня европейски известным. Сам я не придавал такого значения этой книжке, но в ней я, действительно, многое предвидел и предсказал... Я не любил, когда многие иностранцы рассматривали меня, главным образом, как автора "Нового средневековья". Я написал книги более значительные и для меня, и по существу, но менее доступные для широкого чтения".
В "Новом средневековье" Б. утверждал: "Рациональный день новой истории кончается, солнце его заходит, наступают сумерки, мы приближаемся к ночи. Все категории пережитого уже солнечного дня непригодны для того, чтобы разобраться в событиях и явлениях нашего вечернего исторического часа. По всем признакам мы выступили из дневной исторической эпохи и вступили в эпоху ночную... Падают ложные покровы, и обнажается добро и зло. Ночь не менее хороша, чем день, не менее божественна, в ночи ярко светят звезды, в ночи бывают откровения, которых не знает день. Ночь первозданное, стихийнее, чем день. Бездна (Ungrund) Я. Беме раскрывается лишь в ночи. День набрасывает на нее покров. Когда наступают сумерки, теряется ясность очертаний, твердость границ".
У Булгакова в "Мастере и Маргарите" силы тьмы не противостоят, а сложным образом взаимодействуют с силами света, и Воланд по-своему убеждает Мастера, что "ночь не менее хороша, чем день", что уготованный ему последний приют на границе света и тьмы ничуть не хуже, а в чем-то определенно лучше традиционного света, ибо там автор романа о Понтии Пилате сможет узнать откровения, невозможные при свете дня: "...О, трижды романтический мастер, неужто вы не хотите днем гулять со своею подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта? Неужели ж вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером? Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула?".
Во время последнего полета падают все покровы, и обнажается добро и зло. Все летящие, включая Мастера и Маргариту, предстают в своей истинной сущности: "Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы" . Воланд и другие демоны сбрасывают личины и, порожденные ночью, возвращаются в ночь. При этом шпоры сатаны представляют собой "белые пятна звезд".
Б. провозглашал: "Лишь те антигуманистические выводы, которые сделал из гуманизма коммунизм, стоят на уровне нашей эпохи и связаны с ее движением. Мы живем в эпоху обнажений и разоблачений. Обнажается и разоблачается и природа гуманизма, который в другие времена представлялся столь невинным и возвышенным. Если нет Бога, то нет и человека - вот что опытно обнаруживает наше время. Обнажается и разоблачается природа социализма, выявляются его последние пределы, обнажается и разоблачается, что религиозной нейтральности не существует, что религии живого Бога противоположна лишь религия дьявола, что религия Христа противоположна лишь религии антихриста. Нейтральное гуманистическое царство, которое хотело устроиться в серединной сфере между небом и адом, разлагается, и обнаруживается верхняя и нижняя бездна... В русском большевизме есть запредельность и потусторонность, есть жуткое касание чего-то последнего. Трагедия русского большевизма разыгрывается не в дневной атмосфере новой истории, а в ночной стихии нового средневековья. Ориентироваться в русском коммунизме можно лишь по звездам. Чтобы понять смысл русской революции, мы должны перейти от астрономии новой истории к астрологии средневековья. Россия - в этом своеобразие ее судьбы - никогда не могла принять целиком гуманистической культуры нового времени, его формальной логики и формального права, его религиозной нейтральности. Россия никогда не выходила окончательно из средневековья, из сакральной эпохи, и она как-то почти непосредственно перешла от остатков старого средневековья, от старой теократии к новому средневековью, к новой сатанократии. В России и гуманизм переживался в предельных формах человекобожества, в духе Кириллова, П. Верховенского, И. Карамазова, а совсем не в духе западной гуманистической истории нового времени. Вот почему России в переходе от новой истории к новому средневековью будет принадлежать совсем особое место. Она скорее родит антихриста, чем гуманистическую демократию и нейтральную гуманистическую культуру".
Б. показал многие особенности исторической судьбы России, проявившиеся не только в 20-е годы 20 века, но и сегодня, в начале нового тысячелетия. Философ воспринимал все происходящее в категориях борьбы Бога и дьявола.
Булгаков не был столь привержен христианству и в "Мастере и Маргарите" позволил себе несколько приземлить и спародировать возвышенные образы "Нового средневековья". Здесь "обнажается и разоблачается" донжуан Аркадий Аполлонович Семплеяров - председатель бесполезной акустической комиссии и легкомысленные посетительницы Театра Варьете, прельстившиеся на новомодные французские платья Коровьева-Фагота и оставшиеся после сеанса в одном белье.
За сотни лет Россия мало изменилась, шагнув "от старой теократии к новой сатанократии", заменив христианство марксизмом и оставшись, пусть на новый лад, сакральным обществом. Поэтому очень мало перемен видит Воланд в публике, собравшейся в Театре Варьете на сеанс черной магии.
На Патриарших прудах сатана убеждает Ивана Бездомного поверить в реальность дьявола и через это уверовать и в Бога - у Булгакова Бог и дьявол не противостоят, а дополняют друг друга. Слова же Б.: "Если нет Бога, то нет и человека" преобразуются в замечательный афоризм Коровьева-Фагота: "Нет документа, нет и человека". Воланд ориентируется в судьбе видного литературного функционера Михаила Александровича Берлиоза "по звездам", предсказывая гибель Председателя МАССОЛИТа в полном соответствии с каноном средневековой астрологии (см. : Демонология).
"Нейтральное гуманистическое царство" превращается в не имеющий ничего общего с гуманизмом современный Булгакову московский мир, забывший о мире Неба, о Боге, и не желающем узнать посланцев мира потустороннего - Воланда и его свиту.
